«Перед прыжком повод не отдал коню», — подумал Торопов и быстро подошел к Айбеку.

— Как настроение? — спросил он бойца, а глаза его ясно говорили, умоляли: «Дружище! Дорогой мой! Не подведи! Утри им нос!»

Торопов видел, как чему-то улыбался генерал, как наклонился к секретарю райкома говоривший что-то начальник отряда, и ему становилось не по себе.

— Главное, — спокойно, не тушуйтесь. Противники не ахти уж какие, — шептал он Абдурахманову, оглаживая теплые бока Незабудки, заботливо осматривая седловку.

Волнение начальника передалось солдату. Побледневший Айбек выехал на исходный рубеж. Его маленькая, невзрачная на вид, но темпераментная лошаденка, все время нетерпеливо сучившая тонкими ногами, вдруг напружинилась и замерла, выгнув дугой шею и навострив уши. Всадник плотно прижал стремена к ее шелковисто гладким бокам, вытянул вперед цепко зажавшие повод руки, вобрал голову в плечи.

Торопов настороженно следил за каждым его движением. Вот Айбек чуть-чуть ослабил повод, еле заметно повел шпорами, пригнулся.

Судья взмахнул флажком. В тот же миг Незабудка сорвалась с места и стремительно помчалась к препятствиям.

Мелькают белые копыта. Разметавшись по воздуху, плывет длинный пушистый хвост. Секунда, другая, и вот уже Незабудка, подогнув передние ноги, взлетает над гребешком херделя, парит, словно птица, над широкой канавой.

«Так-так! Так-так! Так-так!» — стучат, гулко отдаваясь в ушах, копыта.

— Так… так… так… — отсчитывает мысленно Торопов полосатые клавиши, провожая ласковым взглядом удаляющегося Айбека.

Позади остались пирамида, коридор, канава с валом. Блеснув на солнце подковой, Незабудка делает крутой разворот и вот уже мчится к зрителям.

Торопову даже кажется, что он отчетливо видит ее черные, с красноватыми полукружьями глаза, тонкие ноздри, жадно вбирающие воздух.

Незабудка стрелой проносится мимо судьи, горделиво изогнув шею, бочком проходит еще несколько десятков метров и останавливается, махая головой, будто кланяясь людям. Айбек нежно треплет ее гриву.

— Джигит! Законченный кавалерист! — воскликнул генерал, провожая восторженным взглядом всадника.

Торопов стер со лба пот и почувствовал, что ноги его обессилели и ему хочется сесть.

Страсти начали разгораться, когда приступили к рубке. Зрители со всех сторон окружили паркур, часто награждали аплодисментами и возгласами одобрения наиболее лихих рубак. И опять всех поразил своим мастерством и удалью Айбек Абдурахманов.

Стрелка заняла по рубке первое место, обогнав победителя прошлых состязаний — команду Лебединого Луга.

Торопов, радостный, шумный, сверкая улыбкой, беспрестанно куря, уверял своих бойцов:

— Ничего, ребята, есть все шансы взять первенство! Впереди кое-кто из соперников еще может сорваться.

Однако случилось не так, как надеялся Торопов. Сорвались сами стрелкинцы. И сорвались на вольтижировке, которую меньше всего брали в расчет.

Торопов в ярости то снимал, то надевал повлажневшую фуражку.

— Методика подготовки не та, — упрекнул его начальник отряда. — На корде отрабатывали, а нужно было тренироваться на скаку.

Торопов чуть не скрипел зубами при мысли, что Плетнев вырвался вперед. Теперь спасти положение могли только скачки да стрельба. В своих стрелках Торопов всегда был уверен, а сейчас вдруг его почему-то охватило мрачное предчувствие провала. Вестей со стрельбища еще не было. «Неужели и там ребята дадут маху? — думал он. — Ведь никто не знает, сколько пришлось нам поработать».

Торопов тревожно прислушивался к доносившимся из-за горы винтовочным хлопкам-выстрелам. По ним он понял, что на стрельбище тоже идет жаркая борьба. «Ребята! Не опозорьте заставу!» — мысленно сказал он своим стрелкинцам…

На ипподроме, в ожидании гонга, люди шумели, спорили, смеялись. Знатоки конских статей, горячась, предсказывали исход борьбы, называли лошадиные клички, хвалили достоинство коней. Любители острых ощущений переходили на более конкретный язык — били по рукам. То там, то тут раздавались шлепки ладоней, венчавшие заключенные пари. В ход шли деньги, облигации, вещи.

Седой как лунь старик в заплатанной красноармейской гимнастерке и запыленных кирзовых сапогах совал в лицо рябому одноглазому парню огромные, с открытой крышкой и с привязанным на веревочке ключом часы.

— Бьюсь об заклад, что первым будет вон тот парень на гнедом жеребце, — доказывал старик, моргая слезящимися глазами. — Ставлю часы! Смотри, какая у его коня могучая грудь! А ноги?

Парень отвел в сторону руку старика, подмигнул кому-то из товарищей, возразил:

— Дай бог вашему гнедому прийти десятым, папаша. Разве вы, не видите, как бедно он одет? Не мускулы, а тесто под кожей. Квашня — не конь! Пропадут часы ни за что. Только и удовольствия: колокол послушаете, как звенит, а выгоды никакой…