— Что ты там чертишь?

— Смотри, — Таля подтолкнула бумагу ко мне. Ее кружочки оказались диаграммами, поделенными на несколько частей. — Это компания, основанная дедом, — она обвела круг по контуру. — Потом дед поделил ее поровну между своими детьми, — сестра обвела линии, делящие круг на три части, как пирог на куски, затем указала на пустой круг: — А это бизнес Жилинского, его пока что не трогаем. Потом моя мать вероломно отказалась от всего, и теперь ее доля принадлежит дяде, — вслед за этими словами Таля стерла одну из линий в круге и написала внутри «66 %», в оставшейся части — «33 %». — Зная то, каким предусмотрительным был наш дед, я не верю, что он вообще не оставил внукам наследства: стоит полагать, что где-нибудь что-нибудь по этому поводу написано.

— Где и что, Таль? И как ты собираешься это искать?

— Ну у тебя ведь есть теперь доступ ко всем документам и архивам, — пожала плечами сестра, примеряясь укусить яблоко, найденное на столе. — Смотри дальше, — она снова склонилась над своими кружочками. — Твоя мама передала свою долю дяде Игорю во временное управление и сохранила твои права на нее, теперь ты заявила об этих правах, и доля твоя, — она стерла с диаграммы мамино имя и вписала мое. — Хотя нет, не так, подожди, — и Таля нарисовала посередине листа огромный круг. — Вскоре после каких-то там давних событий дядя и Костин отец объединили бизнес в единое целое, и у каждого оказалось поровну: по пятьдесят процентов, если условно считать твою долю под управлением дяди — частью его доли, — Таля разделила круг пополам. — Тогда, если рассматривать половину, принадлежащую нашей семье, то у дяди тридцать три процента от общей доли, у тебя — семнадцать. Но дядя передает половину своей доли Нику, и у вас у всех получается по семнадцать процентов. Это условно, — пояснила она, — потому что такие числа не делятся без дробей, а они сейчас только всё запутают. У Жилинских всё просто: Леонид Викторович поделил свою часть пополам между собой и единственным сыном, и у каждого из них сейчас по двадцать пять процентов.

— И зачем нам эти цифры?

— Я думаю! — воскликнула сестра. — Понимаешь, должна быть какая-то лазейка и для дедушкиных внуков. К тому же, если все перессорятся, то начнется полный балаган, и даже если ты перепишешь на меня несколько процентов, в сумме у нас с тобой их останется столько же: это невыгодно.

— И что ты предлагаешь?

Подруга сощурилась.

— А мебельная компания твоего папы, кажется, процветала?

— А причем здесь она?

— Ни за что не поверю, что дедушка упустил бы возможность сотрудничества или партнерства с зарубежной фирмой. Нужно поискать информацию, вдруг и вовсе компания твоего отца давно присоединена в долю нашей семьи. Но мы не знаем, сколько процентов она занимает и понятия не имеем, так ли это в действительности, так что придется всё-таки поискать.

Расправившись с прибывшей наконец доставкой и разложив все продукты по полкам, мы с Талей схватили увесистые бумажные пакеты и торжественно потащили их ко мне в комнату: есть фастфуд на кровати было гораздо приятнее, чем в столовой. На этот случай у меня не было цитаты из книги или фильма, но были живые доказательства в виде меня и сестры.

Ника мы не видели нигде, кроме школы: вероятнее всего, если он и ночевал дома, то приезжал тогда, когда все, включая бабушку, уже спали, а уезжал еще до нашего первого будильника. Разумеется, мы с Талей и не думали ни про какой Хэллоуин в школе, тем более, что до него было еще целых полтора месяца, а у нас — целая куча гораздо более срочных дел.

Получив у Костиного отца легальный доступ на закрытый сайт компании, а заодно немного информации касаемо доли моего отца и личное разрешение Жилинского полностью ввести Талину в курс дела, я смогла выяснить, что после свадьбы родителей фирма моего отца действительно присоединилась к семейному бизнесу, причем по объему она была равна доле моей мамы, то есть трети компании. После объединения получились четыре равные части: дяди Игоря, тети Лены, мамина и папина. Перед отъездом в Лондон папа переписал свою часть на маму и тоже отдал ее под временное управление дяди Игоря, а уже в Лондоне продолжил развивать ту часть своей фирмы, которая осталась независимой.

Я словила себя на мысли, что мне стоит связаться с лондонским управляющим, поскольку полгода назад я не глядя подписала какие-то бумаги, что было по меньшей мере безответственно, и больше ни разу не интересовалась вопросами фирмы, довольствуясь получаемой на счет прибылью. К тому же, до этого момента я и знать не знала о том, что доля была еще и у папы: мало того, что об этом нигде не было ничего написано, так еще и Леонид Викторович как-то об этом умолчал. Может, опять ждал, пока я сама что-нибудь выясню? В любом случае, мне было пока что не до мотивов его поступков: здесь и сейчас я разбиралась с другим.

— Может, съездим еще и в архив? — предложила Таля.

— А там нам вынесут всю информацию на блюдечке с голубой каемочкой, — съязвила я. — Уверена, что то, что нам нужно, находится с государственными учреждениями в разных вселенных.

— Ладно, если так подумать, то у Жилинских половина бизнеса, половина — у нас. По двадцать пять процентов у Кости и его отца, — Таля снова пустилась в рассуждения, — у тебя, как мы выяснили, получается половина от нашей половины, то есть тоже двадцать пять процентов плюс не зависящая от семейного бизнеса мебельная фирма в Лондоне, которой ты можешь распорядиться как угодно, — сестра мечтательно улыбнулась. — У дяди Игоря и Ника в сумме двадцать пять процентов, по отдельности — по двенадцать с половиной.

— И что?

— И то, что во-первых, мне позарез нужно урвать у дяди хотя бы один гребаный процент, а тебе ни за что в жизни нельзя ссориться с Костей.

— Да я и так не собиралась, но в чем дело?

Таля посмотрела на меня как на маленькую и, вытащив невесть откуда клочок бумаги, снова принялась рисовать свои кружочки.

— Если твой Костя поругается с отцом, а их мнения и без того часто расходятся, то у вас двоих будет ровно половина. Но его отец может объединиться с Ником и дядей, и ваши голоса касаемо того или иного решения будут пятьдесят на пятьдесят. Так нельзя. Если у меня будет хотя бы один дядин процент, я смогу стать на твою сторону в случае чего. А когда Костин отец отдаст ему свою долю, то тебе вообще нельзя будет с ним ссориться, потому что тогда у твоего Кости будет ровно половина, и даже если Ник поддержит тебя, а не его, голоса тоже будут пятьдесят на пятьдесят.