Да и вообще Венша не заслуживал доверия. Тот, кто привык обманывать друзей и товарищей, продолжит это делать. Тут Оррик имел в виду не столько судьбу двенадцати, пришедших с ними сюда, их-то предупредили, что живым вряд ли кто вернётся, сколько его жизнь в роли Венши-дружинника. С другой стороны, если чародей не был истощён настолько, насколько хотел казаться, и таил злой умысел прямо сейчас, у него была масса времени, чтобы без заморочек кинуть быстрое заклинание Оррику в спину.

Пока Оррик, раскладывал Нельяну и дружинников перед Веншей так, чтобы их пальцы соприкасались, у него сильно чесались руки внезапно пырнуть чародея кинжалом. Но предавать до того, как полностью уверен в предательстве и двурушничестве другой стороны… Оррик считал, что уж лучше рискнуть жизнью. Да и события в Высоком Луге недавно напомнили, что c «полной уверенностью» надо быть осторожнее.

Так что Оррик испытал значительное облегчение, когда после нового момента бесконечного падения он вновь обнаружил себя посреди пиршественного зала в Семикамне. И не испытал удивления, когда обнаружил рядом с собой лишь четырёх человек, вместо пяти. Венши с ними не было.

До весны оставалось уже немного, но погода в горах ухудшалась с каждым днём, словно зима была загнанным зверем, ярящимся в преддверии своей гибели. Свирепые ветры день за днём гнали тяжёлые чёрные тучи, сыплющие колючим снегом и градом, дома заметало снегом по крыши, деревья и стены покрывались ледяной коркой сверху донизу.

Большинство собравшихся в Семикамне полагали, что лишь безумец способен повести куда-то войско в такое время года. Оррик, однако, не был в этом уверен. Он тщательно опрашивал курангов-перебежчиков, а особенно тех, что приходили из земли контов, где располагался основной лагерь Норана. То, что этим перебежчикам удавалось преодолеть перевалы, уже говорило об опасности. Где прошёл один, часто пройдут и тысячи. В чём-то им может быть даже проще.

Вот и сейчас Оррик выматывал вопросами юношу из племени контов, в метель заявившегося к самым воротам Семикамня. При свете лучины в полутёмной комнате было видно, что тот злится от повторения раз за разом одних и тех же вопросов в разных формулировках и в разном порядке. Сколько людей у Норана? Копейщиков? Стрелков? Всадников? Дваждырождённых? Где основной лагерь? Где прочие лагеря? Сколько воевод назначено командовать? Их имена? Как с оружием? Как с едой? Какие племена прислали ополчения? Кто из именитых героев приехал?

– Так сколько, говоришь, всего получается войска? – переспросил Оррик в очередной раз.

– Я же говорил – десять раз по десять сотен, никак не меньше! – на этот раз юноша дал волю своему раздражению.

Для лазутчика – а лазутчиков Норан уже подсылал – он казался глуповатым и несдержанным. Судя по тому, что Оррик мог извлечь из наблюдения за его мелкими жестами, манерой держать себя и прочим – не казался, а был. Притвориться простым смертным так, чтобы это убедило не только других простых смертных, для дваждырождённого было сложно. Искусных шпионов, развивающих умения обмана и притворства, в этой варварской глуши вроде бы не водилось.

– Уж очень число круглое, – заметил Оррик и без паузы спросил:

– Так с чего ты решил переметнуться?

Лицо юноши побагровело, он упёрся взглядом в стол:

– Со мной обошлись как с последним рабом.

Слова юноши звучали правдоподобно. По рассказам других перебежчиков, Норан собирал себе личную свиту из людей, которым не удалось занять достойное положение среди курангов в силу низкого рождения или скверного характера. Подобное к подобному, изгои и выскочки к изгою и выскочке. Но чтобы жаловать свой новый ближний круг оружием, драгоценностями и женщинами, всё это надо было у кого-то отбирать. Например, у контов, на которых теперь все прочие куранги смотрели свысока за их двурушничество, малодушие и, главное, за их неудачливость.

Что важнее, слова юноши звучали искренне. Оррик решил не выяснять детали. Кому приятно рассказывать как у него, скажем, силой отобрали невесту?

– Хорошо. Иди, – Оррик махнул рукой. – На дворе спросишь Мальда, будешь в его десятке. Он разберётся, где тебе спать и что есть.

Оставшись один, Оррик встал и некоторое время ходил взад-вперёд. Затем надел шубу и тоже вышел, направился в пиршественный зал.

*****

В пиршественном зале уже довольно давно не было пиршеств. Конечно, защитники Семикамня запасли немало еды, а дрались до последней крайности. Ну, после окончательного прорыва ворот, тех, кто не успел сдаться Оррику на площади, уже не спрашивали, до какого момента они хотят драться. Так что голод пока не грозил войску, даже с учётом потихоньку стекавшихся курангских союзников. Но кто знал, когда запасы удастся пополнить? Теперь было не до излишеств.

Поэтому дружинники и прочие лучшие люди стекались сюда просто коротать долгие зимние вечера. Играли в кости и в местный вариант «смерти чародея», пели песни, рассказывали байки, хвастались, боролись на руках. Поскольку выпивки тоже было не так чтоб много, времяпровождение оставалось в рамках приличий – пока никого не убили.

При появлении в дверях Оррика болтовня в зале разом стихла и все уставились на него. После всей истории с похищением княгини и её чудесным возвращением, Нельяну стали почитать и любить ещё сильнее, а на Оррика смотрели вообще как на ангела, спустившегося с небес и ровню богатырей из сказаний. Если война не будет проиграна, то он станет им ровней во всех смыслах – пара бойких на язык дружинников уже пыталась изложить историю его подвига стихами. Уважение, от которого теперь было не продохнуть, вытекало, конечно, из почтительного страха. Это раздражало, но и облегчало жизнь.