— Вы… Я что-то не то спросила? Неприятная история или это тайна? Прошу прощения, можете не отвечать.

— Нехорошая болезнь, Оль. Сейчас ремиссия, уже три года. Ему лучше, но руки он, к сожалению, лишился.

— Мне очень жаль.

— Все нормально. Ребята пережили самые тяжелые моменты — диагноз, операцию, долгое медикаментозное лечение, химию, потом реабилитацию, но теперь только вперед, с великолепным настроением и тягой к жизни, — подходит вплотную ко мне и неуверенно трогает за кисть. — Оль, не волнуйся, пожалуйста. Хорошо? Здесь две комнаты. Мы не будем пересекаться, все в силе, как и обещал.

Я не волнуюсь. Не волнуюсь! С чего он взял? Нет волнения. Есть долбаная настороженность и Настины слова. В них я, как в прописную истину, почему-то верю. Поэтому я не переживаю, а просто со смирением жду. Я слабая и неуверенная в этом отношении женщина. Да и что с меня такому, как он, бугаю, взять. Даже если мы вдруг по какой-то неоднозначной причине окажемся в одной постели, как заверяет женщина, то он очень быстро все поймет. Готова биться об заклад, что Алексей разочаруется и переключит свое неспящее либидо на что-нибудь иное, стоящее, более искушенное, эмоциональное и отзывчивое. И потом, сколько ему надо той самой «ласки» для физического расслабления? Я ведь не выдержу и точно ничего не дам — его старания пройдут впустую. В машине, по пути сюда, он с юмором или издевкой об этом заикался, пугал меня или предупреждал о своих индивидуальных предпочтениях. Так я все равно не смогу удовлетворить его. Нет жизни в этом плане! Не умею и, как говорит Настя, мне тоже не дано. Я — «фригидное, холодное, безжизненное тело» со «смазливой мордой» — пустое полотно, на котором, увы, не долго держатся мужские краски. Так «он» говорил, когда сонную или крепко спящую брал — утром или глубокой ночью, придя со своей адской службы. Всегда сзади, очень грубо, быстро, мощно, вдавив лицо в матрас или подушку, вколачиваясь в тело, шипел мне в ухо очередной приказ заткнуться, заглохнуть, не орать, дышать носом и не плакать — в офицерском общежитии слишком тонкие стены, а я кричу, стону, реву и подвываю. Наверное, потому что было больно. Всегда, все время, при каждом его наглом проникновении — я так и не привыкла, он времени на это не давал, а потом, по-моему, это все вошло в индивидуальную привычку — с тех пор я сплю исключительно на животе, подставив под возможные «приятности» свой зад. Вот так к мужскому желанию всегда готова, а на случай хлипких стен — вообще не разговариваю, скорее, о своих чувствах, ощущениях в постели не болтаю. Молчу и терпеливо жду финала. Господи, опять! Забыла ведь об этом, а с этим человеком все снова прокручиваю и переживаю!

Медленно опускаю скрещенные руки на свой живот. Сначала глажу тело, а затем вдавливаю внутрь и пальцами в грубую ткань врезаюсь. Как будто в атмосфере подвисаю на одно мгновение, смотрю в быстро растекающуюся, куда-то удаляющуюся точку, сжимаю ткань футболки и со скрежетом стачиваю свои клыки. Затем вздрагиваю, громко выдыхаю, а при глубоком вдохе пропускаю через ноздри лесной воздух этого помещения:

«Хорошо! Спокойно! Мне здесь ничто не угрожает. Не боюсь, не боюсь. Никого здесь нет».

По-моему, я даже улыбаюсь? Помогает? Помогает!

— Оля?

— Да? Я слушаю Вас. Тебя. Вас, — вздрагиваю и отмираю. Опуская голову, теперь рассматриваю геометрический ковер. — Извини.

— Хватит. Мы ведь уже договорились. Перестань об этом думать.

— Угу. Все-все. Прошло. Тут очень красиво…

Смирнов рукой указывает на комнаты:

— Дама вперед! Выбирай любую.

Вскидываю на него глаза и быстро опускаю, затем прохожу в нужном направлении. Ничего не скажешь, теперь я растерялась — обе комнаты сказочно хороши, прекрасны. Метраж один и тот же, тут без сомнений. В одной есть телевизор, а в другой открытый книжный шкаф.

— Наверное… — захожу в мини-библиотеку.

— Мог бы и не спрашивать, одалиска? Да? Работа и здесь тебя не оставляет.

— Не люблю телевизор, Леша. Глупые программы, очень громко и я абсолютно не понимаю современный мир и сетевые развлечения. Чуждо все!

— Сколько тебе лет, таинственная незнакомка?

— Я… — рассматриваю корешки книг и не спешу с ответом. — Такое у женщин не спрашивают, Алексей. Это невежливо и бестактно.

— Я ведь все равно узнаю. Мать или отец подскажут, но это будет уже не то. Поэтому, пожалуйста, мне очень интересно. Скажи сама. Есть ощущение, что я разговариваю с женщиной как будто из другого измерения, из другой галактики, Вселенной, из иного века. Ты, словно периодически вылетаешь в свой астрал, а потом вдруг возвращаешься в наш похабный мир и выдаешь такое, что трудно мне, например, переварить и уложить в своем сознании. Так что у нас по возрасту, изумруд?

— Мне двадцать семь.

Не знаю, стоит ли после такого числа добавлять «всего лишь»? Возможно, для его двадцати восьми я откровенная старуха, и он хотел бы видеть здесь юную, но точно совершеннолетнюю, дикую «козу». Но так уж вышло, да и мы с ним вроде бы не пара, а так случайно вынужденные знакомые. Дети лучших друзей, не более. Ему придется уживаться с тем, что есть.

— Хорошо, — с выдохом улыбается. — Что скажешь? — указывает рукой на помещение. — Выбрала? Определилась?

— Останусь в этой. Ты не возражаешь? — осматриваюсь по сторонам и прохожу внутрь смелее.

— Нет, — подает мой рюкзачок. — Располагайся, устраивайся и обживайся. Хочешь, полежи и книжку почитай. Нет, тогда просто поброди по дому или выйди на улицу, присоединяйся к нам. Я пойду немного поработаю — клиенты слишком нервные ребята, ждать не любят, к тому же они наверняка учуяли, что я уже здесь. А потом, — грозит возле моего носа пальцем, — потом, одалиска, нас ждет с тобой весьма насыщенный день и вечер. Тебе понравится спокойная Малышка…

— Нет-нет. Ни в коем случае. Я ведь уже сказала, — мотаю головой и выставляю перед собой обе руки. — Это без меня. Не смогу. Я их боюсь. Пожалуйста, не настаивай на этом.

— Ты ведь даже не пробовала и ничего об этом не знаешь, но упрямо талдычишь какую-то чушь. Все! Я уже решил и перерешивать не собираюсь, а значит, так и будет — смирись, одалиска. В этой теме наш разговор с тобой окончен на моей мужской мажорной ноте, — поворачивается ко мне спиной, выходит из комнаты и шествует по маленькому коридору в направлении на выход, а по движению заумную лекцию читает. — Есть иппотерапия, Оля. Современный метод социальной адаптации человека, у которого есть некоторые проблемы в отношениях с окружающим миром, с людьми, или просто у него в жизни непростой период, переживания и огромное горе. Тяжело самому выкручиваться, вот он и теряется, а затем и вовсе уходит от реальности, становится агрессивным или, наоборот, апатичным, аморфным, неживым, никаким. Считай, что это твое назначение и сразу же лекарство — отличное средство от депрессии или периодически накатывающей грусти. Ты успокоишься, погуляешь, приобретешь румянец на щеках, возможно даже улыбнешься, ко мне помягче будешь. Стоит попробовать! Хотя бы ради меня.