– Борис, приди в себя! Хватит орать и просто послушай нас! – кричал он.

Борис схватился за ноющую щёку и закричал на весь этаж:

– Тварь, мразь! Я не удивлюсь, если тебя убьют следующим, убийце-защитник! Тьфу на тебя! – актёр плюнул в ноги поэту, бросил ремень на пол и, толкнув плечом Марьям со Львом, ушёл на второй этаж к остальным.

Огорошенные сие представлением Стюарт и Табиб вышли из комнаты. Гюль поднял ремень, положил его на стол и тяжело вздохнул.

– Господин Ворожейкин, вы как? – обеспокоенно спросил Максим Убаюкин.

– Я в порядке. Но не стоило мне давать ему пощёчину...

– Стоило! – вмешалась возмущённая Марьям со слезами на глазах. – Вы поставили на место этого ублюдка, мерзкого безумца!

– Скорее отвернул от себя... – он вновь вздохнул и сел на диван. – Это Борис, его уже никак не изменить. Я привык к его странным выходкам, но это уже край.

– Я не понимаю, как вы его терпите! Это... это... это он убийца, он, он! – девушка шмыгнула носом, уткнулась в грудь Льву и громко разрыдалась. – Я не хочу умирать! Я не хочу умирать! Элла... Элла, почему ты ушла от меня?!

Услышав имя возлюбленной, Стюарт посерел и поджал губы.

– Всё будет хорошо... – прошептал в пустоту поэт и снова тяжело вздохнул.

Когда все успокоились и немного пришли в себя, они спустились на второй этаж и почти сразу погрузились в тревожное царство сновидений и кошмаров, кроме Гюля, что сел у стены и принялся наблюдать за спящими рядами.

Тихо сопели спящие: кто-то похрапывал, кто-то что-то бормотал сквозь бредовый сон, а кто-то шумно дышал и ворочался из стороны в сторону. Монотонно запевали часы: тик-так, тик-так, тик-так...

Пробил час ночи.

Клонило в сон, но Гюль держался как только мог. В очередной раз потерев глаза и зевнув, он тихонечко поднялся, вновь осмотрел спящих коллег, пересчитал их и, убедившись, что все спят, решил спуститься в столовую попить воды или чего-нибудь ещё. Его начала мучить странная жажда: хотелось испить чего-то холодненького, освежающего и вкусненького – в общем, хотелось что-то сладенького для жуткого сладкоежки поэта.

Окутанный молчанием Гюль с керосиновым фонарём в руках спустился на первый этаж, осмотрелся, зашёл на кухню, сделал себе вкусный холодный какао, взял пряничек и словно мотылёк зашёл в почему-то горящую светом столовую. Внутри было, как и ожидалось, пусто, безлюдно, тихо, только лампочки тихонечко трещали над головой. Он сел за стол посередине и принялся за сладкий перекус.

– И странно, однако... – жуя, вслух думал он. – Почему Добродей стал внезапно кровожадным безумцем? Мы, вроде, хорошо ладили и общались, мы не ссорились ни разу, потому что я не умею нормально ссориться, и, однако ж, почему так вышло? Что случилось? Что в нём переменилось так резко и неожиданно?

Он глубже погрузился в думы о Затейникове и вспомнил недавний эпизод.

– Перед этим проектом мы разговаривали по душам, и Добродей сказал мне выписать из списка наследников Эдика... Он сказал, что болтал с ним, пока Эдик был пьян, и тот сказал ему, что собирается забрать всё моё наследство самым коварнейшим способом... У меня почему-то было смутное предчувствие, что Добродей прав, потому я последовал его совету и выписал его из списка... но зачем? Почему? Доживу ли я или этот список вскоре станет действительным? Правда ли Эдик так коварен? И чем я думал, пока?..

Гюль доел пряник, зашёл на кухню за добавкой и снова сел за стол.

– Эдик, брат мой младший... Бедный и несчастный брат мой младший... Беспокоишься ли ты за меня? Или тебе действительно наплевать на всё, кроме моего наследства? А как там мои Нелли с Кристиночкой? Знают ли они, во что меня ввязали? Надеюсь, нет; не хочу их лишний раз тревожить. Они и без меня тревожны по своей натуре, незачем мне их волновать лишний раз.

Он доел второй пряник и запил его какао.

– А правильно ли я защитил Максима? Правильно ли нагрубил Борису и даже ударил его?.. Может, я был не прав и Максим действительно является убийцей? В конце концов, русые волосы в кулаке бедной Эллы... – он вздохнул. – И зачем я ударил Бориса? Я ведь никогда ни на кого не поднимал руку, а тут само по себе так вышло... Надо утром поговорить с Борисом и извиниться перед ним. Но прав ли я? Но ведь русые волосы могут принадлежать не только Максиму, но и Еве, к примеру. А. может, убийца вновь подставил кого-то? Убийца... Хитёр и... жесток. Жесток, по-настоящему жесток. Но кто может быть настолько жесток? Все вокруг кажутся такими безобидными и добрыми ребятами, так кто из них притворяется? Кто лжёт прямо в лицо?

Кусок третьего пряника был тщательно пережёван и проглочен. Гюль откинулся на спинку стула и погрузился в тёплые семейные воспоминания: вот они с внученькой Кристиночкой гуляют по парку: он катает её на своих могучих плечах, а она смеётся своим звонким голосочком, обнимает его голову и говорит, как сильно любит своего доброго дедушку... А вот они с дочуркой Нелли и Кристиночкой сидят под деревом и едят мороженое, общаясь на самые различные темы и беззаботно смеясь, смеясь!.. Гюль улыбнулся воспоминаниям.

– Подождите меня, Нелли и Кристи, я обязательно к вам вернусь, и мы снова будем есть мороженое и смеяться! Да, я обязательно к вам вернусь, только подождите меня...

Пробило полвторого.

Гюль посмотрел на часы, поднялся, отряхнулся и, взяв с собой пряник, допил какао.

– Пора возвращаться. Надеюсь, ничего не произошло, пока я тут раздумывал и...

Ворожейкин с пряником во рту и с кружкой какао в руке обернулся, но не успел он и пикнуть, как вдруг его огрели по голове. Яркая вспышка, – и всё вокруг поглотила вечная тьма...