— Пас-скуда! — Крик боли напугал кобылу, и Фрейцер чуть не свалился.

Ирис, как неотвратимый рок, снова нагонял их. Бока его раздувались, пена падала с губ — это было слишком для тяжелого боевого коня, но осталось немного, Симель уже чувствовала грязную мелкую жизнь в своих руках.

Отбросив сожаления, она замахнулась и нанесла лошади впереди точечный удар по крупу. Та взбрыкнула и Фрейцер вылетел из седла. Прокатившись по траве, он зажал рану и пополз, как битая собака, а Симель с ходу пролетела дальше, едва остановила разошедшегося Ириса, и спрыгнула на землю.

Фрейцер что-то орал, выставив перед собой ржавый кинжал и отползая на заду по траве.

— Твари! В парче и золоте! За стенами!

Симель с разбега выбила у него кинжал мечом, срубив два пальца. Лягая ногами, Фрейцер завизжал:

— Мразь! Живешь! Да ты знаешь!..

Увернувшись от удара драного ботинка, Симель четко, как в мишень на ристалище, воткнула клинок ему в горло и резанула вбок. Все, что хотел наговорить бандит, потонуло в струе крови. Симель намотала его волосы на стальную рукавицу и снова занесла меч — головы налетчиков выставят на перекрестках, чтобы никто больше не рассчитывал на легкую добычу в долине. И только сейчас услышала стук копыт за собой — кто-то ее все же догонял.

Ворон, храпя и задирая голову, с трудом остановился после горячей гонки. Хави тяжело спрыгнул на землю, подошел и наклонился над телом, упирая кулаки в колени.

— И опять ты по-своему, — сказал он. — Опять одна. А я не меньше твоего заслужил это сделать.

— Он мог что-то выкинуть, — Симель, конечно, не хотела отбирать у него месть и говорила честно.

— Знаю, — выпрямился он, вытягивая меч. — Знаю. Посторонись.

Так кончился этот кошмар, и голова Фрейцера простояла у дороги целый год, очищенная воронами до белой кости. Из Дерла, откуда он был родом, прислали благодарность принца Лотпранда за то, что они справились с делом, не удавшимся в трех областях вокруг. Сир Хавард с почетом принимал гонцов, а сир Эдуард, к несчастью, был в отъезде, и получил высочайшее письмо на свое имя позже, из рук счастливого отца.

Счастье не освободило того от навязчивых идей, а породило новые.

— Мой мальчик, — сказал он вскоре после проводов гостей, неловко обнимая ее из-за костыля, без которого не мог наступать на искалеченную ногу. — Ты вырос, совсем вырос, и показал свою силу. Теперь никто не скажет, что в долине, в нашей глуши, за шпоры не нужно побороться. Пришла пора!

Пора действительно пришла — для юноши за двадцать, — но так ли это было для нее? Посвящение в рыцари осеняется благодатью церкви, а церковь находится под властью выше, чем власть барона над своей землей. Впрочем, священник Марскелла был благодарен Симели не меньше, чем прочий люд, и если смирение — главная добродетель служителей, то этот был первейшим среди своего сословия и не показывал, что думает о церемонии.

Воины долины принимали ее за свою — это все, о чем посоветовал думать старый сир Ледвиг. И она снова поверила, что этого хватит. А еще через год отец позвал в долину соседей с молодыми дочерьми — смотреть невесту.

На этом сир Эдуард откланялся барону и отбыл из родного дома.

Симель повернулась на бок, потом на другой. Все это было уже неважно, дело прошлое. Что действительно важно — придется ли вернуться из-за проклятой Берении, не заставит ли король выступить в поход всех обязанных? У него, конечно же, полно людей и без марскеллцев, но глупо полагать, что жребий обойдет тебя просто потому, что ты этого очень хочешь. Это Симель поняла уже давно.

Она снова заворочалась и вконец сбила одеяло. Ожидание — это враг, которого не победишь, когда хочется, но его можно ослабить. Симель приказала себе успокоиться и спать — ночью ей понадобятся силы для Вилиама, и хотя бы эту службу можно нести открыто, без тайн.

Прошло еще четверть часа, и она погрузилась в сон, где снова видела Марскелл, но все-таки отдыхала, плавая в воспоминаниях, куда более приятных, чем дневные раздумья.

Ночь спустилась на беренский замок быстро и незаметно. Тусклое солнце так и не согрело толстые стены Венброга, и во всех залах и коридорах было холодно. Отгремел очередной пустой ужин, где беренские лорды делали вид, будто пируют в кругу друзей, а не ждут, как коршуны, обещанных компенсаций от короля. Фронадан возвращался из зала в гостевые покои с четверкой своих рыцарей, слушая в пол уха их юные восторги и печали, но думая лишь о том, как скверно поворачивалось дело.

За три недели наместника казначейства так и не нашли, в его доме не знали, где он находится, а большинство слуг пропало. В Хаубере подписали и опечатали жалованные грамоты на сбор налогов и отправили на север, но это никак не изменило настроения в Венброге. Фронадану дали понять, что промахи королевской администрации — это пощечина своим подданным, и что они не почувствуют себя удовлетворенными, пока не пойман наместник и пока вместо красивых слов не получат в руки свои грамоты.

Фронадан просил Единого, чтобы лошади несли гонцов короля, как на крыльях, и проклятые бумаги наконец попали к беренцам. Демон побери, что им еще нужно? Право собирать налоги вернет им куда больше, чем стоимость руды и леса. Вилиам, как всегда, не мелочился и показывал, что благо подданных для него не пустой звук, любой был бы благодарен — только не Годрик.

Скверно. Это было очень скверно.

— Сир! Прекрасное творение, не правда ли?

Эван нес на ломтике хлеба миниатюрного лебедя, невероятным образом сложенного из стружки миндаля, скрепленной густой патокой. Птицу сделала за ужином его соседка по столу, юная леди из семьи Боргов.

— Да, — ответил Фронадан честно. На юге, наверное, не оценили бы и подарок из серебра — только из золота — но в Берении умели радоваться самым простым вещам. — Наверное, и на вкус тоже?

Эван отошел на шаг.