— Ты хочешь, чтобы я пустила три десятка твоих мужланов в свою лавку? — на лазурных щеках проступили ядовито-зелёные пятна. — В обители знания и науки нет места тем, кто готов убивать, польстившись звоном монет!

Моя улыбка стала в два раза шире, а ярость Барталомеи — в два раза сильнее.

— Это мой дом, — дрожащим от гнева голосом произнесла она, — и я…

— Ты будешь делать то, что я тебе говорю, — холодно оборвал девушку я. От прежней улыбчивости не осталось и следа. — Ты мне должна, и сейчас настало время рассчитаться с долгами.

Барталомея хотела что-то возразить, но осеклась. Она хорошо помнила, что совсем недавно жизнь её драгоценного питомца — чебурашки-переростка Хоми — висела буквально на волоске. И только моя «добрая» воля позволила уродцу задержаться на этом свете.

Я специально повёл разговор именно так: отослал Марка, разозлил Барталомею, а затем крепко нажал на неё, напомнив о долге. Мне требовалось «продавить» нужный план действий, и это был самый простой способ добиться результата. Не очень хороший поступок, если смотреть на него с точки зрения высокой морали, но зато весьма эффективный.

Моя собеседница выглядела так, словно ей на голову вылили ведро ледяной воды. Взгляд девушки метался по сторонам в поисках поддержки. Но, разумеется, не находил её.

— Хорошо… — выдавила наконец Барталомея. — Я согласна…

Я кивнул. Не то чтобы мне так уж сильно было нужно её согласие — она в любом случае сделала бы то, что требовалось — но обострять ситуацию дальше не имело никакого смысла.

— Вот и здорово, — я снова улыбнулся. На этот раз открыто и без какого-либо тайного умысла.

Лавка Барталомеи прекрасно подходила для наших целей. Большое, отдельно стоящее каменное здание, в которое, после недавнего взрыва, вряд ли рискнут сунуться случайные люди. В общем, и места достаточно, и секретность можно соблюсти без проблем. Да и оборону организовать в случае чего не составит труда — тридцати человек хватит для этого с избытком…

Пора было переходить к конкретике, и я рассказал Барталомее о том, как изменить пропорции компонентов пороха, чтобы увеличить его эффективность. Изобретённая алхимичкой смесь содержала в своём составе слишком мало селитры при чрезмерном количестве угля, что следовало исправить. Серы тоже было несколько больше, чем предполагалось «классической» формулой, однако в нашем случае это было даже на пользу — так порох будет легче поджечь.

Помимо советов по рецептуре, пришлось напомнить Барталомее о необходимости строго соблюдать требования пожарной безопасности. С ней у девушки были очень большие проблемы.

Я хорошо помнил, с каким потрясающим разгильдяйством она относилась к источникам открытого огня. Свечи стояли в лавке буквально повсюду. Если добавить ко всему этому великолепию крайне летучую пороховую мякоть, то решение у такого уравнения с двумя «неизвестными» будет ровно одно — взрыв.

Причём взрыв весьма некислый, учитывая количество селитры, хранившейся в лавке. А в мои планы не входило уничтожение целого городского квартала. По крайней мере, пока.

Барталомея слушала меня с молчаливым удивлением. Тот факт, что я обладал столь специфическими знаниями, никак не вписывался в её картину мира. Она выглядела как человек, который повстречался с говорящим псом — причём с таким, который изъясняется исключительно стихами. Однако сомнений в моих словах девушка не высказывала, что не могло не радовать.

После меня с короткой речью выступил Марк, который уже успел вернуться за стол. Он поделился с Барталомеей своими мыслями о том, кому из тридцати помощников можно доверить ответственную работу, а кто годился лишь для поручений в стиле «принеси-подай».

Кроме того, разведчик дал несколько простых, но крайне толковых советов по взаимодействию с личным составом. Вкратце их можно было свести к известному Закону Мёрфи, который гласил, что если что-нибудь может пойти не так, то оно обязательно не так и пойдёт. И к этому нужно быть готовым.

— Никому не верь, иначе тебя обманут, — подвёл итог Марк. — И не пытайся быть хорошей для всех, иначе твою доброту примут за слабость.

Я усмехнулся. Как говорили в Советской армии, куда солдата ни целуй — у него везде задница. И спорить с этим провокационным утверждением мог только тот, кто никогда не имел дела с переполненными дурной энергией бойцами.

Барталомея впитывала новую информацию как губка. Отложенный было стилус снова оказался зажат в тонких лазурных пальцах, а навощённая доска покрылась плотной вязью символов. Девушка старательно конспектировала всё сказанное и, судя по плотно сжатым губам, ей уже не терпелось применить новые знания на практике.

— Если справишься, узнаешь об Усаче и его сородичах столько, что ни один учёный муж в Империи не сможет сравниться с тобой, — напоследок я решил немного «пощекотать» присущее Барталомее тщеславие.