Секунды утекали сквозь пальцы. Пусть Клоп пока не докладывал о приближении противника, но чутьё буквально вопило — это вот-вот произойдёт.

На месте нападавших я бы устроил поджог и зашёл в трактир «на плечах» горожан, которые бросятся тушить огонь. Пожар в тесном средневековом городе — это страшная штука. На борьбу с ним встанут все, от мала до велика, невольно увеличив тем самым количество штурмующих.

Мои солдаты хороши в прямом столкновении, строй на строй, когда понятно, где свои, а где чужие. В хаосе свалки, приправленной дымом и языками пламени, в неразберихе толпы, в которой паникующие гражданские перемешаны с весьма умелым врагом, им будет очень и очень непросто.

Нет, в исходе боя я не сомневался. Если бы не приготовления, нас бы смяли в мгновение ока, но теперь мы победим. Люди перевёртыша подготовлены великолепно, но они всё-таки не супермены. На нашей же стороне превосходство в численности и сверхъестественные силы, далеко выходящие за рамки человеческих возможностей. Взять хотя бы Лэйлу — совладать с ней та ещё задача.

Однако потери будут чудовищные — как среди обычных бойцов, так и среди простых горожан.

Перед внутренним взором неожиданно, словно вспышки молний, появились страшные и невероятные в своей реалистичности образы.

Закопчённые стены трактира, подпалины на потолке и пол, усеянный покойниками. Матери, заламывающие руки над телами детей, жёны, оплакивающие мужей, солдаты, отдающие последние почести погибшим товарищам… И всюду трупы, трупы, трупы.

Вот Марк, пронзённый множеством клинков. Рядом с ним Фольки с обугленной бородой и почти незаметной, но смертельной вмятиной на виске. У самого выхода — там, где случилась чудовищная давка — переломанная фигура Висельника и Клоп, пытающийся помочь умирающему отцу…

Чутьё подсказывало — эти картины не были плодом некстати разыгравшегося воображения. Что-то похожее мне уже довелось испытать в подземельях, но тогда я увидел не случившееся прошлое, а теперь передо мной во всей красе предстало весьма вероятное будущее. Будущее, которое произойдёт, если мне не удастся предотвратить нападение.

— Говори! — я нависал над скованным по рукам и ногам перевёртышем. — Говори и останешься собой!

«Хвоя» слегка похрустывала у меня между пальцами.

— Ты… этого… не шделаешь… — просипел человека без лица. — Ты не шделаешь… швоим врагам… такой подарок…

В словах перевёртыша была логика. Если скормить ему «хвою», то это не остановит нападение, но зато здорово усилит «пальцев», подогнав им целый вагон чрезвычайно полезной информации. А они, между прочим, тоже не испытывали ко мне тёплых чувств.

Что же, куда ни кинь — всюду клин. Или цугцванг, как говорят шахматисты.

Любое моё действие вело лишь к ухудшению положения, и единственный шанс победить в такой ситуации — это показать свою готовность идти вперёд, до самого конца. Делай что должен, и будь что будет… Или хотя бы убеди оппонента, что собираешься следовать этому высокому принципу несмотря ни на какие возможные проблемы.

— Идут! — из-за окна послышался встревоженно-азартный шёпот Клопа. — Идут! Повсюду они! В переулках и на площади! И даже на крышах соседских домов!

Расплывчатый силуэт юного равка, едва различимый на самой границе периферийного зрения, тревожно подрагивал. Пацанёнок ждал реакции на свои слова, но я молчал. Молчал и смотрел в глаза человека без лица.

Мои пальцы, сжимавшие крохотный зелёный комочек, застыли в сантиметре от его рта. Кто сдастся, а кто победит зависело сейчас исключительно от силы воли и уверенности в собственной правде.

Эта немая «дуэль» взглядов, этот блеф двух игроков в покер, бесконечно поднимавших ставки, но вынужденных в итоге открыть свои карты, не мог продолжаться долго. Теперь всё решали считаные мгновения.

— Идут, говорю! — Клоп волновался всё сильнее. — Везде они! Всюду!

Он незримой тенью наблюдал за разворачивающейся перед ним битвой характеров, не зная, что предпринять.

Секунда, за ней ещё одна… Я криво улыбнулся, внутренне готовый переть к финишу, каким бы он ни был, и тут человек без лица наконец «поплыл».

— Штой! — зашипел он, а потом, когда я слегка ослабил хватку, повторил: — Стой!

В глазах перевёртыша мелькнул страх. Едва заметный, почти неуловимый, но это уже не имело никакого значения. Он проиграл. Моя правда оказалась сильнее.

— Сигнал! — отрывисто приказал я. — Говори!

Сердце застучало чуть быстрее. Казалось, что весь трактир, вся земля, всё пространство вокруг пульсировало в такт этому стуку. Штурм вот-вот начнётся. Ощущение приближающей смерти — не моей, но многих других — было буквально разлито в воздухе.