Бежать я, разумеется, не собирался, однако продемонстрировать свою готовность свалить в закат было жизненно необходимо. Пусть человек без лица думает, что меня здесь ничего не держит.

— Ты заблуждаешься, Феликс, — оскалился перевёртыш, обнажив кривые жёлтые зубы. — Тебя ослепило самомнение, причём ослепило настолько, что твой взор уже не способен различить очевидное. От «Всеведущих» не уйти никому! Нам бросали вызов разные люди — многие из них были куда могущественнее тебя, но всех их ждало лишь одно… Забвение.

— Ты теряешь время, — повторил я, начисто проигнорировав прозвучавшие в мой адрес угрозы.

Меня пугали не раз, и я давно уяснил одну простую истину: слова — это только слова. Чьим бы ртом они ни были произнесены.

— А ты тратишь моё понапрасну, — человек без лица перестал скалиться и снова улыбнулся. Он понял, что взять меня на «понт» не удалось, и вернулся к прежней тактике сварливого дружелюбия. — Надумал убить? Убивай! Я прожил столько жизней, что если одна из них вдруг оборвётся, жалеть не стану… Или ты ждёшь, что я буду молить о пощаде? Если так, то мне не составит труда порадовать тебя таким пустяком!

Кожа перевёртыша «поплыла», а уже в следующую секунду место старика занял мужичок лет тридцати пяти — сорока. Плюгавый, лысоватый и чрезвычайно напуганный.

— Не у-у-у-бивайте меня г-г-г-осподин! — взмолился он дрожащим от страха голосом. — П-п-п-рошу!!!

Я с интересом смотрел на новый облик человека без лица. Смотрел и понимал, что мне уже доводилось видеть эту сморщенную физиономию.

В памяти вспыхнули и тут же погасли картины недавнего прошлого. Лавка Барталомеи, взрыв, чуть не отправивший нас с Марком на тот свет, и вжавшийся в стену цеховой старшина, который сбивчиво рассказывает о своём новом соседе-алхимике, заикаясь через каждое слово…

— Узнал, да? — перевёртыш на миг вышел из роли, а затем, не дожидаясь ответа, тут же вернулся к образу: — Вы меня с кем-то п-п-п-утаете, г-г-г-осподин! К-к-к-лянусь! Я расскажу всё, что знаю! Только не гу-гу-губите!

Перевёртыш, не выдержав, радостно рассмеялся. Похоже, ему доставляло искреннее удовольствие изображать из себя столь жалкую персону.

— Сильным быть просто, — неожиданно серьёзно произнёс он, видимо, догадавшись, о чём я подумал, — знай себе ломись вперёд, прошибая лбом стены… Слабому — куда сложнее. Ему приходится приспосабливаться, хитрить, планировать… Если он, конечно, хочет выжить среди сильных, которые с одинаковым удовольствием порвут глотку любому, кто по неосторожности, недомыслию или глупости посягнёт даже на частичку их власти…

Человек без лица вдруг замолчал. Его глаза стали пустыми, однако не той молочной пустотой, которая была свойственна истинному облику этого существа, а той, за которой обычно скрываются образы прошлого. Впрочем, вояж по глубинам памяти не продлился долго — уже в следующую секунду мой собеседник взял себя в руки.

— Прости старику его стариковские умствования, — перевёртыш снова вернулся к образу дряхлого старца, — это моя слабость… Или сила? Тут уж как посмотреть… Никто из людей не знает, но мои родичи лишены рассудка и чувств, именно поэтому они тянутся к человеческим жилищам — только так, приняв чужой облик, они могут ощутить ту сладость и ту горечь, которые даруют разум и самые простые эмоции…

Я с удивлением качнул головой. Получалось, перевёртыши — это даже не звери, а эдакие биороботы, функционирующее по простейшим программам, но не обременённые интеллектом. Интересная информация, если мой собеседник, конечно, не лгал. Потому как сам он являл полную противоположность своим соплеменникам.

— Я тоже был таким, — поспешил добавить человек без лица, заметив сомнения в моём взгляде, — тупым, безмозглым, голодным до чужих эмоций. Был, пока не нашлись люди, которые смогли пробудить во мне искру разума…

Раны прошлого будоражили память перевёртыша. Не совладав с собой, он скосил взгляд, пытаясь рассмотреть чёрный кинжал, прижатый к его собственной шее. Слабость продлилась всего мгновение — короткое, почти неуловимое — но даже этого мне вполне хватило, чтобы понять, о каких именно людях шла речь.

Инквизиция — вот кто помог ему пробудить разум. И чутьё подсказывало, что эта процедура вряд ли была особенно приятной.

— Однако в тебе, Феликс, искра разума горит так ярко, как ни в ком другом! — человек без лица вдруг перешёл на торжественный шёпот. — Ты получил в награду от матушки-природы острейший ум, поэтому тебя невозможно ни обмануть, ни запутать, ни одурачить…

— Лесть тоже не сработает, — я качнул головой. — Особенно такая грубая.

— Опять уел старика! — хохотнул человек без лица и тут же ехидно добавил: — Тогда остаётся только спросить напрямую: сколько золота ты хочешь за моё освобождение?

Я усмехнулся. Хитрец планировал свести всё к банальным деньгам, однако ему снова не повезло — в настоящий момент у меня не было проблем с «презренным металлом».

Тем более столько золота, сколько мне требовалось для оплаты обучения в Академии, у человека без лица всё равно нет. Он, конечно, не стеснён в средствах, но я знал, как устроены подобные организации. Бюджеты, ведомости, отчёты, описи, реестры… Нет, вытащить пару сотен дукатов вполне реально, но десять тысяч — очень вряд ли. Только если за несколько лет, однако у меня не было возможности ждать так долго.