А вниз хотелось. Сказать, что скафандр надоел — значило не сказать ничего. Да, гигиенический гель работал, без него я давно бы начал чесаться как блохастый пёс, но даже с ним было тяжеловато. Хотелось свободы движений. Присесть и встать по-человечески.

Меня даже серия перегрузок не пугала. Наоборот, хотелось поскорее через всё это пройти, чтобы, наконец, выйти из «Севера-1». Снова почувствовать кожей ветер.

«На следующем витке начинаем торможение», — предупредил Вася.

«Скорее бы!»

«Садимся незадолго до рассвета. Специально чтобы место принарайнения было бы сложнее вычислить. Вообще тут система наблюдения за околопланетным пространством пока что не сильно развита. Стратегических врагов нет. По идее нас не должны заметить. А если и заметят — примут за метеорит».

«Будем надеяться», — ответил я.

Плавно навалилась перегрузка. Несмотря ни на что я почувствовал, что соскучился по ощущению тяжести тела. Невесомость успела достать. Не представляю, как космонавты проводят на орбите недели и месяцы… впрочем, их и внутри скафандра никто не запирает!

Нарайа повернулась в иллюминаторе. Теперь я видел далеко на горизонте линию терминатора, мы летели как раз в ту сторону, где-то в районе экватора.

Потом перегрузка усилилась. В иллюминатор смотреть стало неудобно. И камера наблюдения в носу тоже была закрыта температурной защитой на время посадки. Так что оставалось только смотреть на приборы.

Через несколько секунд появилась лёгкая вибрация. «Север-1» входил в атмосферу Нарайи. Я видел, как на стенках кабины заплясали оранжевые отсветы — за иллюминаторами в этот момент бушевала огненная буря. Но вот и она стихла.

Включилась носовая камера. Мы двигались над экваториальной пустыней, окрашенной закатными красками в баргянец и охру. Впереди, за границей ночи, находилось Срединное море.

Перегрузки немного отпустили, но тяжесть осталась. Я впервые почувствовал притяжение планеты. Однако расслабляться было рано: впереди торможение об воду. Тут будет даже жёстче, чем при штатном сходе с орбиты. Главное — сознание не потерять.

«Контакт через пять-четыре-три…» — начал обратный отсчёт Вася, когда мы уже залетели за линию терминатора.

Касание, перегрузка. Плавнее, чем я думал! Вполне терпимо! Потом несколько мгновений ощущение невесомости — и снова контакт. Чуть жёстче. Рёбра малость заскрипели и дыхание сбилось.

«Ещё три раза! Держись!» — предупредил Вася.

И я держался. Куда деваться-то?

Но вот, наконец, прыжки прекратились. «Север-1» лежал в дрейфе на поверхности чужого моря.

«Прибыли, — констатировал Вася. — Не мешкай! Чем скорее корабль нырнёт тем безопаснее! Берег недалеко, могут засечь».

«Спешу, спешу…» — ответил я, отстёгиваясь от ремней ложемента.

Вылезти из скафандра внутри тесной кабины оказалось не такой простой задачей. На Земле, во время тренировки, всё казалось легче. Сказывалась повышенная сила тяжести и начинающаяся мышечная атрофия. Однако же я справился, всего-то за пару минут.

Потом я скинул все комбинезоны, отцепил датчики. С огромным удовольствием «отстыковался» от туалетных приспособлений. Потом достал из небольшого шкафчика справа от ложемента запечатанный пакет. Внутри — клетчатые трусы из бамбуковых волокон, максимально похожие на местный материал. Точно такие же носили заключённые во время прогулок по пляжу.

Эти трусы — единственное, что мне позволялось взять с собой. Если не считать Васю.

«Готов?» — спросил он, когда я переоделся.

«Да», — ответил я.

«Выравниваю давление».

Уши немного заложило. Давление на уровне моря на поверхности Нарайи в среднем превышало земной показатель на двадцать процентов. Много, но привыкнуть можно.

Я несколько раз сглотнул, чтобы восстановить слух. И в этот момент люк наверху кабины с лёгким чмокающим звуком распахнулся. Шлюз в конструкции аппарата предусмотрен не был — я ведь не собирался выходить в открытый космос.

Взявшись руками за края люка, я подтянулся наверх. Да, тяжело — будто тренировался с отягощениями. Но терпимо.

Я вылез наружу. Впервые полной грудью вдохнул воздух чужой планеты. Пахло вполне привычно: морем, водорослями, йодом. Но в запахе была какая-то экзотическая примесь, вроде редкой специи, едва уловимая.

Я огляделся. В десяти местных километрах от меня темнел берег. Его очертания было хорошо видно в ярком звёздном свете. На Нарайе нет естественных спутников — но ночи здесь светлые, будто в полнолуние. Искусственного света на берегу не видно. Не удивительно: места здесь негостеприимные. Ближайший населённый пункт в пяти километрах от берега, в оазисе. Именно до него должны были добраться беглые заключённые, переплыв море, чтобы получить прощение.