Шрифт:
«Я подключился к вычислителю. Мы готовы стартовать».
— «Пурга» «Стержню», — вызвал я. — Мы готовы.
— Добро, «Стержень». Удачи на той стороне! — тут же последовал ответ.
«Мы начинаем», — сказал Вася.
В первую секунду я почувствовал обычный импульс, как при корректировке траектории. Выглянул в иллюминатор. И тут же ощутил острый приступ тошноты: искорки звёзд поехали, как мне показалось, одновременно по всем направлением. Будто прозрачный пластилин раздавили исполинскими пальцами.
Потом звёзды исчезли. На их месте возникла исполинская мерцающая стена, от которой мы постепенно отдалялись. Стена была неровной: на ней были складки, пики, целые горные системы. Она переливалась всеми цветами радуги, и это было удивительно красиво.
«Ух ты!» — заметил я.
«Ты видишь это, да?» — взволнованно спросил Вася.
«Да…»
«Скажи красиво? Мы с тобой первые люди, которые это видят. Изнанка нашей Вселенной».
«Красиво, Вась, — согласился я. — Очень красиво!»
Прибытие
Гирлянда в городском парке зимой. Горка, с которой я скатывался на картонке. Запах снега и льда. Я ведь когда-то любил всё это. Переливы цвета, радость и ожидание чуда.
Почему именно образ ёлки с разноцветными огнями гирлянды пришёл мне в голову? Не знаю. Наверно, было что-то такое в переливах изнанки мира.
Воспоминание было невероятно реальным. Казалось, протяни руку и сможешь коснуться шершавого снега, который тогда, в детстве, казался горячим.
«Женя, — голос Васи вывел меня из задумчивости. — Осторожнее!»
«Да? Что?» — спросил я, озираясь внутри кабины.
«То место, где мы с тобой находимся, всё ещё плохо изучено. Теория до конца не проработана, — продолжал Вася. — Лучше обходится без резких движений».
«Да какие уж тут резкие движения? Я просто думал про детство», — ответил я.
«Я зафиксировал потерю массы внутри капсулы, — сказал Вася. — Ты начал мерцать, Женя».
«Что?» — переспросил я.
«Мерцать, — повторил мой невидимый спутник. — Хочешь покажу как это со стороны выглядело?»
«Ну покажи, конечно», — ответил я.
Включился центральный монитор на приборной панели. На него было выведено изображение из кабины, с одной из камер.
Я сидел, повернувшись к иллюминатору. На моём скафандре играли цветные переливы изнанки. И тут я заметил, что моя голова стала полупрозрачной. Сквозь неё стало видно обод иллюминатора и часть пилона. Это продолжалось несколько секунд, потом я на изображении отвернулся от иллюминатора и оглядел кабину. Моя голова снова стала нормальной.
«Частота мерцания около ста герц, матрица камеры позволила это определить», — заметил Вася.
У меня по спине пробежала струйка липкого холодного пота.
«Так, — подумал я. — Так, так, так…»
«Спокойно. Только не паникуй», — сказал Вася.
«Я в норме».
«Понимаешь, какое дело, — продолжал мой компаньон. — Согласно математической модели, которой я пользуюсь, континуум, в котором мы находимся сейчас имеет размерность четыре в топологии, и два во времени».
«Плоское время? Н-нда…»
«Сергеич сейчас работает над новой теорией, в которой фундаментальные понятия вроде пространства-времени привязаны к информации, — продолжал Вася. — Согласно ей, временная координата отражает способность топологического пространства накапливать информацию. Что, в свою очередь, отражается на метрической ёмкости самого пространства. И здесь, вне нашего континуума, эта способность работает иначе. Нелинейно».
«Допустим, — кивнул я. — Так какой из этого следует практический вывод?»
«Во время пребывания здесь тебе нельзя фокусироваться на ярких воспоминаниях, — продолжал Вася. — Иначе структура твоего сознания рискует переместиться в то место в плоских временных координатах».
«Но это же внутри нашего, обычного континуума происходило!» — заметил я.
«Ну конечно. А этот континуум находится внутри размерности четыре плюс два», — ответил Вася.
«Прекрасно. Просто прекрасно!»
Сразу вспомнилась «Повесть о Ходже Насреддине» и белая обезьяне, о которой нельзя было думать. Воспоминания прямо потоком нахлынули!
«Женя!» — воскликнул Вася; в его голосе слышались панические нотки.
«Спокойно, — ответил я, возвращая ситуацию под контроль. — Спокойно. Я здесь».