Поднимаю лицо и смотрю в непроницаемое лицо Германа.

— Помнишь, ты говорил, что будешь ждать? — спрашиваю его, и он кивает. — Дождись. Пожалуйста.

Мне нужно совсем немного времени. День, два, может, чуть больше. Просто нужно, пожалуйста.

Вместо ответа Герман притягивает к себе за плечи. Стягивает волосы на затылке, опускает губы, целует. Я отвечаю.

Поцелуй странный. Какой-то болезненный, будто последний в жизни. Сердце выскакивает из груди, пальцы на руках подрагивают. Он еще не уехал, а мне уже не хватает его.

Герман первым разрывает поцелуй.

— Иди, — подталкивает меня к двери.

А я на негнущихся ногах ухожу.

Возвращаюсь в реальность от голоса дочери:

— Так что там, мам? — Эми настойчива в своих вопросах. — Где папа?

— Он пока в своей квартире.

— Вы поссорились? — хмурится.

С маленькими детьми проще. Им не нужны подробные объяснения о том, как устроены отношения взрослых. С подростками сложнее, ведь они уже все понимают.

— Нет, мы не поссорились, Эми. Просто так нужно.

— Кому?

— Нам. Слушай, лучше покажи, какое платье ты наденешь завтра на открытие ресторана? — перевожу тему.

Эми принимается показывать мне наряды, потому что она не может выбрать.

Открытие намечается завтра вечером, так что мы приедем вместе с Эми, а уедет Эмилия с моими родителями и останется у них с ночевкой. Я останусь с Германом.

После разбора гардероба Эми убегает к подруге, а я остаюсь одна. Усидеть не могу. Хожу из комнаты в комнату. В голове прокручиваю каждое событие. Нашу с Германом первую влюбленность, первую попытку брака, где зеленые и неподготовленные мы пытались играть во взрослые игры. Выиграл ли кто-то?

Проиграли оба.

А ведь Герман не хотел тогда развода, он прав — это было только мое решение.

Подхожу к окну и ставлю ладони на подоконник, упираюсь лбом в стекло, разглядывая улицу и спешащих прохожих.

Прислушиваюсь к себе.

Все мои желания на ладони… Их, на самом деле, очень мало.

Все эти «так будет правильно» перекрываются самым главным и одновременно самым простым желанием: быть счастливым.

Отталкиваюсь от подоконника, беру в руки телефон и набираю номер Германа. Гудки идут, но он не берет трубку.

Внутри скребет. Вдобавок ехидный голосок поддакивает: именно это он чувствовал, когда несколько дней не мог дозвониться до тебя.

Ждать больше нет сил. Сидеть сложа руки попросту больше не могу.

Тамила, пора что-то сделать для собственного счастья. Развалить легко, а ты попробуй отстроить заново и защитить.

Срываюсь к Герману на работу. В приемной услужливая секретарша разводит руками:

— Герман Игнатьевич уехал на стройку. Вряд ли он вернется сегодня.

— Скажите мне адрес стройки! — выдаю уверенно.

— Но там же… стройка, — начинает неуверенно.

— Адрес!

Через пятнадцать минут таксист высаживает меня у строящегося ресторана. Объект построен, есть крыша и окна. Наверняка Герман внутри.

Быстро прохожу в здание. Тут во всю идут работы, шумит техника.

Прохожусь взглядом по пространству и нахожу Германа в компании других строителей.

— Герман! — кричу со всей силы.

Титов оборачивается и вскидывает брови от удивления.

Я спешу к нему, спотыкаясь об инструменты и стройматериалы. Герман тоже идет мне навстречу.

— Что ты тут делаешь? — спрашивает шокировано. — Черт, Тами, это же небезопасно! Тут нельзя без каски.

Снимает ее с себя и надевает на меня.

— Я хотела тебе сказать…

— Так, что не смогла подождать? — в глазах плещется веселье.

— Не могла. Герман, я… хотела сказать, что буду бороться за нашу семью.

Титов перестает смеяться, смотрит на меня внимательно.

Мы не слышим окружающего шума, не видим посторонних людей. Это место — самое неромантичное для таких диалогов. Но… плевать на все.

— Мне важно было это сказать. Я больше не могла ждать. Герман, я люблю тебя. Ты прав. Во всем прав.

Он притягивает меня к себе и обнимает так крепко, что, кажется, сейчас сломает.

— Тами… девочка моя, как же я люблю тебя.

Все-таки Герман что-то кричит прорабу и уводит меня со стройки, помогает сесть в машину, отъезжает недалеко и останавливается:

— Пообещай мне, — просит серьезно. — Больше никаких единоличных решений. Тами, еще раз я попросту не вывезу.

— Никаких единоличных решений, — кладу руку на сердце и говорю серьезно: — Обещаю.