— Правда, здорово? Он уж встряхнет так встряхнет. Откроет глаза на то, что творится вокруг.

С первыми нотами органа люди в белом двинулись по проходам с корзинками. Они обходились без энергичных призывов жертвовать, однако слушатели и так охотно давали деньги. Когда корзинка проплывала мимо, Мэтт бросил туда десятицентовик (шоу того стоило) и заметил, что она наполнена преимущественно купюрами, причем не только однодолларовыми. Фред Симмонс пожертвовал два доллара. Мэтт не сомневался, что старый бакалейщик щедр не по средствам.

Наконец орган замолчал, слышался только шелест денег. Но когда Агасфер вновь выступил вперед, затих и он.

— Вы уже слышали от меня про Девятью Девять.

Он помедлил. По залу пробежал неопределенный выжидательный шум, каким концертная публика встречает вступительные аккорды знакомой арии. Фред Симмонс приоткрыл рот, костлявые старые руки задрожали.

— Я рассказывал, — продолжал Агасфер, — как тибетский лама не позволил мне переписать Евангелие от Иосифа и как я призвал Девятью Девять — и его не стало. И другие истории вы слышали о Девятью Девяти, но никогда еще не созывали вас, чтобы призвать Девятью Девять. Сегодня… — Он позволил эху своего голоса замереть в мертвой тишине зала. — Сегодня да совершите вы сие.

Под приглушенный шепот собравшихся свет померк. Лучи на сцене тоже. На мгновение воцарился абсолютный мрак. Затем сверху, ярко озарив Агасфера, упал желтый луч.

— Силой этого ненавистного цвета, — нараспев начал проповедник, — силой желтого кафтана, который я носил в гетто, силой желтых священников, которые пытались сокрыть истину от мира, силой тления и гниения, ненависти и смерти, воплощенной в желтом цвете, я взываю к Древним. Взывайте и вы. Повторяйте за мной: “О Древние!”

Послышался гул — неуверенный, сдавленный, гнусавый, взволнованный:

— О Древние!

— Вам известно, о Древние, имя того, кто сулит нам погибель! Вам известно, что он отвергает нашу истину, презирает наши идеалы, смеется над нашим наследием, хулит нашу веру, препятствует нашим проповедям. Вам известны замыслы, зреющие в его злобном уме. Вам известны бедствия, которые обрушатся на нас. И на вас, о Владыки Света! А потому я взываю к Девяти! К Иисусу, Гаутаме, Конфуцию, Илие, Даниилу, святому Герману, Иосифу, Платону, Кришне. Повторяйте и вы за мной: “Я взываю к Девяти!”

— Я взываю к Девяти!

— Теперь взываю я к другим Девяти, которые служат первым Девяти. К херувимам, серафимам, престолам, властям, господствам, силам, началам, архангелам и ангелам! Я призываю Девятью Девять! Повторяйте за мной: “Я призываю Девятью Девять! ”

— Я призываю Девятью Девять!

— Внемлите нам, жаждущим освобождения! Освободите нас от злого человека, о Девятью Девять! Уничтожьте его без следа! Все вы возвысьте голос свой вместе со мной и воззовите к Девятью Девяти: “Убейте его!”

— Убейте его!

Мэтт тонул в волнах звука, которые перекатывались от стены к стене. Глаза наконец привыкли к темноте, и он посмотрел на соседей. Из простых калифорнийцев они превратились в участников пиршества ненависти. Глаза горели, губы двигались, зубы сверкали. Добродушная полная блондинка превратилась в американскую менаду, готовую терзать врагов. На лице добряка Фреда Симмонса застыла ужасная маска неподдельного гнева. Мэтт больше не мог посмеиваться над ритуалом. Не важно, насколько нелепо было происходящее. Оно превращало обыкновенных добрых людей в сосуды, полные бешеной ярости.

Рука в желтой перчатке слегка шевельнулась, и аудитория поняла намек.

— Убейте его! — взревел хор. — Убейте его!

Внезапно и без предупреждения зажегся свет. Мэтт видел, как люди, моргая, смотрели друг на друга в радужных лучах, словно сами себе удивлялись. Фред Симмонс избегал его взгляда.

Агасфер заговорил обычным голосом:

— Никому не дано знать, когда исполнится проклятие Девятью Девяти. Не раньше чем через двенадцать часов и не позже чем через месяц. Дабы всякий сомневающийся убедился, я назову вам имя дьявола, полного желтой ненависти, имя врага нашего, который желает нам погибели. Читайте газеты. Вы убедитесь в силе Древних, когда прочтете о смерти Вулфа Харригана.

Мэтт посмотрел на Вулфа. Тот умиротворенно улыбался.

Глава V

Когда Мэтт проснулся в воскресенье (на Пасху, если верить Агасферу), то сначала не понял, где находится. Потом он увидел мишень для дротиков и вспомнил. Он лежал на кушетке, как Свами Зюсмауль. Кто-то заботливо накрыл его одеялом.

Мэтт закурил и начал восстанавливать события минувшего вечера: скучное собрание, которое превратилось в безумную феерию с наложением заклятия, возвращение к Харригану и несколько часов напряженной работы. Вулф Харриган, пылая энтузиазмом, показывал новому помощнику свои записи, содержимое папок и материал, который предстояло обработать. Восхищение постепенно сменилось усталостью. Последнее, что помнил Мэтт, — как он сидел на кушетке, а Вулф читал отрывки из Евангелия от Иосифа, полнейший бред. Якобы Христос в качестве посланца ессеев провел семь лет в Индии и Тибете, изучая секреты Древних.