– Не удивлюсь, если ему тоже предложили тело молодой королевы, – хмыкнул я. – Либо он в доле с анлезийцами.

– Если он надеется их обыграть, то зря, – заметил Йорат. – Маркиз – слабый претендент на трон, за ним стоит едва ли не меньше сил, чем за вами.

– Но если они с Мераной объединятся, мне несдобровать, – закончил я за него и устало потер веки. – Садись, Йорат, нужно продумать наши действия.

Пока капитан подтаскивал кресло поближе к столу, я ненадолго откинулся на спинку и уставился в потолок. Мысли нахлынули безрадостные.

Возможно, Эйри была права. Мне вообще не следует к ней соваться. Что я могу дать девушке в обмен на ее любовь? Обещанная защита от археев не будет ничего стоить, когда против меня и дядя-маркиз, и Мерана со всей Анлезией. Как бы не втянуть Эйри в еще бо?льшую беду…

Я сидела с закрытыми глазами, подогнув под себя ноги, и изучала открывающуюся передо мной золотую сеть. Шел пятый день после пожара. Туманный венец со мной так и не заговорил, но я все равно не теряла времени и тренировалась хотя бы в том, что могла.

Например, теперь я знала, что золотые нити – это ментальная связь между грифонами и их наездниками. А еще – между всеми, кто населяет Облачные вершины. Слабенькие паутинки оплетали даже слуг. Я думала, что самыми яркими будут преподавательские нити, но оказалось, что сильнее всего сияет последний, четвертый курс академии. Все утверждали, что из них получился уже почти готовый отряд в Грифонью стражу.

Сеть простиралась далеко за пределы Облачных вершин, образуя сгустки, мерцание которых из-за огромного расстояния мне едва удавалось разобрать. Наверное, это были Грифонья стража в столице, дежурившие на границе Аэнвина отряды и курьеры на своих грифонах.

До них у меня пока не выходило дотянуться. Я пыталась найти Тарена и его Урагана, но не смогла. Зато коснуться любого грифона и даже человека здесь, на Облачных вершинах, – сколько угодно.

Вчера я нечаянно подслушала, как ректор мысленно сюсюкается со своей грифоницей Зарей. Вот уж в чем никак не заподозришь сурового седого властителя Небесной академии! А какими он ее эпитетами награждал: ты мой пушистик, птенчик мой золотой… Я едва сдержала порыв расхохотаться. Похоже, Заря что-то почувствовала и сразу закрыла их с ректором мысли от меня. Больше я к ним не лезла.

Вообще золотые грифоны, кажется, были чувствительнее обычных сородичей, потому что так же легко я создала связь с матерью Зари – старой грифоницей Княжной. Других золотых грифонов на Облачных вершинах не было – гордая Заря еще не выбрала себе пару среди самцов и не родила потомство, а еще несколько ее одноцветных соплеменников со своими наездниками жили в королевском дворце. Недавно почивший король Серен, как говорили, любил ими похвастаться перед чужеземными делегациями.

Наверное, цвет Зари был как-то связан с золотым цветом ментальной связи. Я могла лишь догадываться – в Библиотечной башне не удалось найти этому никаких подтверждений, хотя мы с библиотекарями перерыли все, даже архив. Да и вообще не встретилось упоминания ни о каких огромных золотых сетях. Как будто бы все те поколения археев, которые служили при академии со времен Ариана Наездника, их не видели.

Хотя, может, и правда не видели. Ведь человеческим магам на нашем континенте только белая магия и доступна – ну, за исключением эн-хеев, а они рождаются даже реже, чем раз в сто лет. Я нарыла кучку книг, где разбирались плетения Туманного венца и рассуждалось о его природе, но все это касалось исключительно белых нитей. Лишь в одном месте, на которое указала пожилая заведующая Библиотечной башней, упоминалось о загадке, над которой археи сломали голову. Если эльфы владели белой магией, Туманный венец тоже был сплетен из белых нитей, то почему ментальная связь с грифонами светилась золотом?

Эх, вот бы мне крепкую связь с золотым грифоном. Я бы…

Мощный толчок в плечо опрокинул меня на холодную землю. Охнув, я раскрыла веки.

Надо мной навис Закат. Крылья были угрожающе распахнуты, желтые глаза смотрели на меня с осуждением.

– Кр-р-ра, – сказал он.

Это значило, что грифоненок обиделся.

Проклятье. Закат, конечно же, уловил мои мысли и взревновал. Я уже пыталась установить с ним ментальное общение, но потерпела крах. Грифоненок действительно был слишком мал. Он охотно заваливал меня мыслеобразами – воображаемыми картинками с красными яблоками, зелеными лужайками, ванной, где можно потрепыхаться в теплой воде, и прочими радостями малыша. Однако обращаться со словами, как это делали Гордец, Кусачка и другие взрослые сородичи, он пока умел плохо и понимал только простейшие: нельзя, еда, дай…

Ах да, еще он отлично знал фразу «Закатик, смотри, я тебе вкусняшку принесла».

– Малявочка моя, – с нежностью произнесла я, поглаживая мордочку с сердито взъерошенными перьями. – Да я тебя ни на кого в жизни не променяю. Ты у меня самый лучший и единственный. Яблоко хочешь?

Выражение в глазах грифоненка сразу поменялось. Он аккуратно взял наливное яблочко из моих пальцев и убежал хрустеть им на валун, с которого открывался хороший вид на тренировочную площадку.

Да, ректор позволил мне забирать Заката из авиария и выгуливать, чтобы грифоненок привыкал к небесным просторам. В последние дни малыш составлял мне компанию, когда я поднималась на Орлиную Голову. Но приближаться с ним к гнездам я опасалась – мало ли как его воспримут остальные грифоны. Он же для них чужак. Так что мы с ним доходили только до тренировочной площадки, где появлялись дрессированные грифоны, которые не стали бы вредить малышу. А если бы и захотели, то их бы остановили наездники.