«Я тоже хочу яблок, – сразу влез в голову Кусачка. – Красных, сладких».

Я поморщилась. Он сидел в авиарии, но расстояние нисколько не мешало ему подслушивать. Между нами четырьмя вообще образовалась какая-то странная связь – один человек, даже летать-то не умеющий, и три грифона, два из которых отвержены другими наездниками, а третий чересчур мал, чтобы что-то понимать.

«Кусачка, ты скоро таким толстым станешь, что уже и в два загона не влезешь».

«Это потому что меня попрыгать не выпускают», – ревниво объявил он.

«А мне яблок?» – вдруг встрял Гордец.

Я застонала.

«Ладно, ладно, схожу к повару еще раз, но он может и отказать. Ни один грифон на Облачных вершинах не трескает столько лакомств, сколько вы трое…»

Бульканье, которое после этого послышалось от двух наглецов, сначала меня озадачило, а потом я поняла, что это птичье хихиканье. Нахалы, вот точно нахалы…

Они знали, что на самом деле нравятся Мабону. Тот ворчал, когда я приходила за очередной порцией вкусняшек для грифонов, но всегда давал столько, сколько они просили. Я же теперь не служанка, ворующая с преподавательского стола, а наездница! Все официально! Если чего-то не было (те же яблоки стремительно заканчивались), он предлагал какую-нибудь не менее аппетитную замену. И даже сопроводил меня как-то к авиарию, чтобы поближе посмотреть на тех, кого подкармливает.

Кусачка устроил для него целое представление с танцами и довольно-таки неуклюжим полетом под крышу. Только Мабон не поверил, что его встречают с восторгом, испугался и поспешил вернуться на кухню. Кусачка оскорбился – он был уверен, что приветствовал повара лучшим образом. Гордец тогда издавал точно такие же булькающие звуки, как и сейчас, но в тот раз я не сообразила, что он хихикает над незадачливым товарищем.

Я тяжело вздохнула, поправила подбитый мехом форменный плащ и посмотрела на белую облачную перину, которая устилала горы. Домов, пасущихся на лугах отар было совсем не видно, из воздушного пуха выглядывали только соседние вершины. Погода становилась все холоднее. На днях выпадал снег. Если бы не резкое потепление вчера, он лежал бы до сих пор. А сегодня густые низкие облака спустились почти до Вайля. Казалось, можно прыгнуть с уступа – и не покатишься по камням, а утонешь в вате.

Туманный венец сегодня тоже сполз к академии, обнажив Орлиную Голову. Мне бы пойти туда, устроиться где-нибудь в укромном уголке, да хоть в собственной комнате, и опять слушать облако в надежде, что оно ответит, но Закат в плотной пелене ничего не видел и начинал скучать. Пусть побегает здесь, на солнышке, а потом уже я займусь своими делами. Все равно Венец по-прежнему молчал, а когда меня увезут в Белую академию, вряд ли кто-то будет выводить малыша поваляться на травке.

Оставалось два дня. Два проклятых богами дня. Если не найду способ доказать, что я эн-хей, с моей жизнью – и, скорее всего, с жизнью Тарена тоже – будет покончено. Я намеренно избегала смотреть на свои руки. Всего за пять дней они побелели так, что стали неотличимы по цвету от белой простыни на кровати. С тем отличием, что у меня через кожу проступали синие вены.

Почему же ты молчишь, демонов Венец, чтоб тебя всеми ветрами по ниточке на все континенты раздуло!!!

Он, конечно, и не подумал колыхнуться в ответ или хоть как-то показать, что слышит меня. Еще бы…

Закат, который давно стрескал яблоко и теперь развлекался тем, что разрывал лапами землю, вдруг плюхнулся пузом на траву и «чирикнул», привлекая мое внимание.

– Устал? – Я подобрала плащ, чтобы не волочился по грязи, подошла ближе и потрепала малыша по холке. Он хоть и окреп, но с непривычки быстро утомлялся снаружи авиария. – Ну идем тогда домой.

Грифоненок потерся о мою ногу, но подниматься не стал, а зачем-то похлопал лапой по земле.

– Мне посидеть рядом с тобой? – не поняла я.

Закат заворчал. Очевидно, я угадала неправильно.

– Та-ак, – протянула я, все-таки аккуратно подсоединяясь к нашей связи. – Ну, посмотрим…

Но и мыслеобразы поставили меня в тупик. Туман, рыхлая почва, какие-то линии на ней…

Постойте. Линии?

Я проследила за рытвинами, которые сделал Закат. Они казались хаотичными – бессмысленная игра неразумного зверенка, которому надо как-то занять время. Но неспроста же он послал мне изображение тумана?

Выведенные Закатом линии занимали не так уж мало места – они бы вписались в квадрат из восьми-девяти моих шагов. Я обошла их по кругу, затем влезла на валун, откуда грифоненок наблюдал за тренировочной площадкой, и окинула взглядом сверху.

Сумбурно разбросанные линии вдруг сложились в упорядоченный узор. Сам Закат такое придумать бы не мог – слишком сложный для него рисунок. К тому же с высоты роста зверенка было бы невероятно трудно увидеть и правильно сочетать повторяющиеся фрагменты узора. Разве что кто-то им управлял? Но я же вроде бы единственная, кто на это способен?

«Самомнение у тебя, как у Гордеца, – раздалось в голове сонное бормотание Кусачки. – Это я Закату картинку передал».

«Зачем? – поразилась я. – Она что-то обозначает?»

«Облако нашептало – я передал».

«Так тебе это еще и облако сказало?!!»

«Ты глупая, оно тебя дозваться не может. Попросило меня. Ты ему чем-то нравишься. Если бы и мне не нравилась, я бы его просьбу исполнять не стал, – важно заметил Кусачка. – А теперь не мешай. Я плотно поел и хочу спать».

И вредный грифон опять смолк. А у меня в голове сразу зароилось столько вопросов! Я попробовала мысленно ткнуть Кусачку в бок, но тот недовольно заворчал и закрылся от связи. Наверное, и правда хотел спать.