* * *

Начинало вечереть, когда Николай рассказывал Ивану Антоновичу и Ивану Васильевичу о результатах испытаний, и обо всех событиях заканчивающегося дня. Как и вчера, он чувствовал себя усталым, понимая, что прямой контакт с водный сущностью требует от него значительных усилий, да и настроение было подавленным, так как оружие, которое он придумал, оказалось чересчур грозным. Одно дело — врезать по идущему на тебя танку, или, если уж на то пошло — по морскому форту. И совсем другое — по острову, на котором находятся мирные жители, даже если они — японцы.

Внимательные слушатели Николая не успели выразить своего мнения, так как в дверь постучали, и в комнату вошел… американец Энди Тумми. — А вот вы где, мистер Исаефф, а я вас с утра ищу, чуть с ума не сошел от безделья. Я походил по территории вашей базы, хотел зайти в ангар, посмотреть, но меня не пустили; пытался пройти в казарму, чтобы увидеться с друзьями-филиппинцами, но меня не поняли и тоже не пустили. Странно, здесь никто не говорит на английском языке.

Американец улыбнулся и продолжил: — Слава богу, когда ходил по территории, встретился с вашим адмиралом, который хорошо говорит по-английски. Как я понял, он ходил по территории с проверкой, и я, с его разрешения, к нему присоединился, и мы ходили и разговаривали. Ваш адмирал — деловой человек. Когда я рассказал ему о том, что принимал участие в боевых действиях с самого первого дня и был свидетелем разгрома нашего флота и нашей базы в Перл-Харборе, он попросил меня провести типа занятий с летчиками вашей морской авиации, чтобы рассказать о боях с японскими летчиками. Так что вам, мистер Исаефф, придется поработать переводчиком на этом занятии, но это будет послезавтра, когда соберут летчиков.

— Ох, извините, господа! — опомнился американец, — вы заняты, а я вас перебил. Прошу прощения!

— Нет, нет, не волнуйтесь, — отозвался Николай, — мы уже закончили. И ему, действительно, не хотелось обсуждать, как целый остров, пусть небольшой, и необитаемый, исчез в океанской пучине. При его, Николая, участии (мягко говоря).

— Вот и прекрасно, что закончили. Вы не забыли, мистер Исаефф, что я обещал поставить выпивку, и я хочу исполнить это свое обещание?! Пойдемте в бар, господа, я вас всех приглашаю! Кстати, господа, меня зовут Энди Тумми, я, американец, летчик, извините, что сразу не представился.

Собеседники Николая переглянулись между собой, назвали свои имена, а потом Иван Антонович, неожиданно для Николая, сказал: — А, пойдемте, раз американец приглашает, отвлечемся от грустных мыслей. Вставая, он проверил наличие бумажника в кармане пиджака, что Энди заметил, и попросил, чтобы Николай перевел своему коллеге, что платит он — Энди.

Буфет при столовой для командного состава оказался очень уютным местом. В зале было несколько столиков, покрытых скатертью, в углу, в бочке, стоял фикус, а на стенах висели репродукции. За прилавком находилась женщина в белом фартуке и с белой наколкой на голове. В витрине лежали бутерброды, на горке стояли бутылки. И эту идиллию дополняли пыхтящий самовар и патефон, стоящий на отдельном столике. В буфете почти никого не было, за исключением двух человек, сидящих за столиком с кружками пива.

— О, какой уютный бар! — воскликнул американец. — Просто шик, — и первым делом стал рассматривать репродукции, висящие на стенах. Это были «Богатыри», «Иван-царевич на сером волке» и «Утро в сосновом лесу». — Класс! — произнес американец, внимательно рассматривая Ивана-царевича, — да, не зря у нас в эскадрилье говорили, что все русские — крутые парни. Ну, надо же — волка оседлали. А кто эти три всадника, мистер Исаефф? — спросил американец, указывая на Илью Муромца.

— Это Стражи нашей, русской земли, они всегда в дозоре, — ответил Николай, подумав, что и ему, в его статусе Стража, нужно быть всегда, всегда в дозоре.

Виски и кока-колы, которые спросил американец, в буфете, разумеется, не оказалось, и он долго разбирался с напитками; отказался от коньяка, водки и вина и, в конечном счете, остановил свой выбор на русской перцовке, которая, как ему объяснили, является и лекарственным средством при простудах.

— Вот это мне подходит! — сказал американец, — у меня, действительно, насморк после промоченных в барже ног.

Иван Антонович и Иван Васильевич заказали по 50 грамм коньяку, Николай — бокал сухого вина, и для всех — бутерброды с икрой и ветчиной, и клюквенный морс. Американец положил на прилавок свою сохраненную купюру в 10$, подхватил нагруженный поднос, и отправился к облюбованному им столику.

— Граждане, а вы заплатить забыли! — сказала буфетчица, — и этот ваш товарищ, который не понимает по-русски, забыл здесь какую-то зеленую бумажку, пусть заберет.

— Сейчас, сейчас, — отозвался Иван Антонович, подошел к прилавку, достал свой бумажник и расплатился, благо американец этого не видел, так как стоял спиной к прилавку, разгружая поднос. Однако голос буфетчицы он слышал, и интонацию понял.

— Мистер Исаефф, что, барменша сказала, что этих денег недостаточно? — спросил он.

А Николай краем глаза заметил, как Иван Антонович взял бумажную салфетку, накрыл ей купюру в 10$, свернул и аккуратно положил в свой карман. А буфетчица, тем временем, отсчитала и положила на блюдце мелочь, которую протянула Ивану Антоновичу.

И эта картина, и смысл этого события, и действия Ивана Антоновича, наконец-то, дошли до Николая: да ведь это же реальный срок за владение иностранной валютой, которую необходимо сдавать Государству. В этом деле никакие отношения с Наркоматом, и даже выше — не помогут. И он вспомнил, как поговаривали в их дворе: