И блаженно улыбнулась. Если она поведет себя правильно, то завтра будет не только обеспеченной, но и любимой.

– Ну а это… потом-то твое будет?

– Будет, будет, не переживай. Давай, до завтра.

– Ага, до завтра, Катюша. И это… Я влюбился в тебя, так и знай… Ну а это… Точно к тебе вечером никак?

– Нет, ну сколько можно! – повысила она голос. – Ты вообще, что ли?

– Все, все, все, молчу.

Он положил трубку, но прежде успел перечислить, куда и сколько раз ее целует. Катя запела! Господи, у нее давно не было такого настроения. Со школы, если вспомнить.

Она пошла на кухню и приготовила себе полдник. Поджарила две размороженные котлетки. Она всегда покупала их в местной кулинарии, там качество продукции отменное. Достала из холодильника два помидора и огурец, но, подержав в руках, убрала обратно. Потянувшись к кастрюле с макаронами, решила, что калорийный перекус будет как нельзя кстати. Когда-то ей еще предстоит покушать! Может, потом будет не до этого.

Встреча была назначена на полдевятого. Место она выбрала тайное. Они с девчонками в школе туда бегали курить. Оно располагалось недалеко. Пешком минут десять. Машины у нее не было. А в автобусах локтями толкаться не хотелось. Причем она точно знала: в этом тайном месте им никто не помешает. Оно необитаемо!

Еще до того, как одеться, она убрала в сумочку, в кармашек под молнию, флешку с дорогостоящей записью. Она отдаст ее Сушилину в обмен на крупную сумму денег. Катя уже озвучила размер вознаграждения за свое молчание. Вдовец ужаснулся, но не ответил отказом. Обещал деньги привезти на встречу. Она обещала взять флешку с записями от входа в кондитерскую и из рабочего зала. Но сразу, конечно же, она не станет ему ее отдавать. Сначала деньги. Потом пересчитать их. А уже после…

Одеваться Катя начала с половины шестого. В голове блуждала шальная мысль, что ее парень, наплевав на все запреты, все же припрется. И она, с улыбкой рассматривая в зеркале свою фигуру в дорогом джинсовом комбинезоне, думала, что была бы и не против. Пусть он увидит ее нарядной, с прической, с макияжем. И пусть влюбится еще сильнее. Но сама его звать не станет. Если заявится, значит, судьба. Значит, она потащит его на место встречи с Сушилиным. Если нет, то пойдет одна.

В семь вечера сумерки сделались такими густыми и туманными, что Катя уже жалела, что не позвала с собой своего парня. В городе темнота, а на пустыре и вовсе. Там не было освещения. И никогда не имелось асфальта. Густые заросли кустарника, через которые необходимо продираться на просторную круглую площадку в диаметре метров тридцать. Почему этот круг никогда ничем не зарастал, они с девочками часто гадали в школе. Предполагали даже прилет инопланетян.

Покусав губы, Катя уставилась на телефон, лежащий на полочке под зеркалом в прихожей.

Может, позвонить парню? Позвать с собой?

Она протянула руку, чтобы набрать ему, а он сам явился. И в дверь позвонил привычным образом – три длинных, один короткий.

– Вот ты настырный какой! – воскликнула она с нескрываемой радостью и распахнула настежь дверь.

Они просидели в машинах – каждый в своей – до половины одиннадцатого. Шантажистка не явилась на встречу.

Маша уже точно знала, кто это. Выяснила графики и подмены всех кондитеров, работающих на Фаину Сушилину.

Катерина! Талантливый кондитер, молодая девушка, симпатичная, излишне, пожалуй, полная. Именно она пришла на работу вместо другой работницы, подменяя ее, на следующее утро после того, как Фаина ушла из больницы и пропала. Ушла, как оказалось, в свою кондитерскую, расположенную совсем рядом.

А потом Маше и выдумывать особенно ничего не пришлось. Все было просто и ясно.

Катя, как всегда, прежде чем начать работать, внимательно изучила записи с видеокамер. Так они делали каждое утро, прежде чем их обнулить. Таковы были правила. И на записях она увидела кое-что интересное, но никому о том не рассказала, а все видео скопировала на флешку. Ту забрала с собой. А в компьютере хозяйки все стерла, как и полагалось по правилам. Да и чего, собственно, шум поднимать, если на видео сама хозяйка. И муж хозяйки. Так Катерина думала.

А потом она нашла тело своей хозяйки в холодильнике, в который все они крайне редко заглядывали. И, сложив все эти происшествия в одну картинку, Катя поняла, кто виноват.

Корчило ее или нет муками совести, Маша не знала. Но она точно знала, что Катя решила на беде заработать. И начала шантажировать человека, который – предположительно – был в кондитерской в то роковое время, когда погибла Фаина. И человеком этим, по ее разумению, был муж Фаины – Валерий.

Если честно, то Валерию Маша не верила. Но свое неверие она к протоколу приложить не могла. И даже те фотографии, которые ему на телефон прислала шантажистка Катя, не могла приложить к протоколу. Потому что – что?

Правильно! Потому что на фото ни даты, ни времени, ни лица человека не разглядеть. Невозможно даже определить его пол, потому что обувь не попала в объектив камеры. А Валерий утверждал, что в этой одежде тем вечером из его дома вышла его любовница, испачкавшая чем-то свое платье. Она могла просто поехать в кондитерскую своей соперницы и похозяйничать там, пока Фаина в больнице. Могло такое быть? Могло. Маловероятно, но все равно могло.

Что еще беспокоило Машу?

То, что эти фото без даты и времени могли быть сделаны год, полгода, месяц назад. И даже сам Валерий это мог быть, что с того? А ничего. Обвинение запнулось бы на первых шагах, пытаясь привлечь его к ответственности.