— Хотя думаю, оно стоит еще меньше, — фыркнула Метта. — Я бы не стала ему доверять.

— Я и не собираюсь, — ответил я. — Будем бить по самому больному месту аристократа.

— Разве все эти родовые штучки-дрючки не самое больное место аристократа?

— Нет, конечно. Штучки-дрючки — лишь способ обеспечить себе статус. А статус это деньги. Именно на этом мы и сыграем. Ну, Эд, готов смотаться в банк родителя? Не боись, с тебя не убудет. Получишь и кольцо, и дольку наследства.

При этих словах Рощин напрягся.

— Сколько?

— Думаю… процентов десять тебе хватит. Обещаю, папа не узнает. Будет твой личный куш.

— А я уже думал, не приедешь, — улыбнулся, я садясь на заднее сидения личного автомобиля Эдуарда Рощина. Аки прыгнула следом.

Что-то пробубнив себе под нос, он надавил на газ. Ехать оказалось недалеко, но он все равно отвез нас в какую-то глухую задницу Шардинска, где не было ни души.

Однако имелся еле заметный люк, уходящий под землю. На нем сквозь слой мха читалось «Фэрбенкс, 1911».

— Канализация, — хмыкнула Метта, присев рядом с нами. — Канализация, Илья!

Что ж, иного ожидать было глупо. Нам все же придется промочить ноги.

— И это в лучшем случае, — сказала Метта. — Надо не забыть галоши.

— И… это и есть твой способ? — поднял я глаза на Эда, который с сигаретой в зубах сидел на кортанах рядом. — Проникнуть в банк через тайный проход?

Рощин кивнул.

По его словам эту дорожку под страшным секретом показал ему отец. В канализации Шардинска имелось ответвление, не отмеченное ни на одной карте, и уводило оно прямехонько под один из коридоров банка. До нашей ячейки там рукой подать.

— Вот, — сказал он, вытащив из кармана бумажку.

Развернул и положил на люк. Это оказалась схема канализации. Нужный туннель был помечен крестиком. По его словам батя осуществлял с помощью него какие-то мутные схемы ухода от налогов, но это уже не наше дело.

Теперь самое сложное — сторговаться, ибо мое предложение с десятью процентами он отверг практически сразу.

Так что мы с Аки, усевшись на перевернутый мусорный бак, принялись слушать увещевания Рощина. Минута сменяла минуту, а я, зевая, то и дело поглядывал на часы. Аки морщилась — у нее урчало в животе.

Эд же знай себе кривлялся, пытался спорить, строил из себя обиженную натуру и жертву тиранического отца, злился и даже грозил «небесным судом», а в конце уже грозился разорвать соглашение, но исключительно для виду.

Мимические мышцы и бегающие глаза выдали засранца. Он готов на все, только хорохорится и пытается продать себя подороже.

И да, ненависть к злополучному папаше, который ему «проходу не дает», парень вывалил как на духу — тут я надавил на правильную мозоль.

— Спасибо Камилле, — хихикнула Метта. — Если бы она не напилась тогда…

Возможно. А еще вероятно, что в случае если бы их первоначальный план выгорел, Эд не увидел бы ни копейки. На этом и нужно держать Рощина — на ненависти к отцу, на жажде денег, а еще на аристократической гордости, которая сейчас грела мне карман.

— Поди, уже прокручивает в голове, на что потратить бабки, — хихикнула Метта, наблюдая за каждой складкой на личике Рощина.

— Пятьдесят на пятьдесят! — повторял он, сверкая глазами, а я только хмыкал в ответ. — Без меня хрен ты проникнешь в банк, балбес!

— А ты без меня не увидишь так много бабок до смерти родителя, — ответил я и бросил наудачу: — И то хрен его знает, вдруг он завещает все в монастырь.

На эту фразу он чуть ли не позеленел. Правильная тактика.

— Ладно… — сдался Эд. — Сорок на шестьдесят!

— Илья, тресни его по башке чем-нибудь! — замахала кулачками Метта. — Может, ему еще чек выписать?

Я покачал головой. Надо дожимать.

— Тридцать пять на шестьдесят пять! — воскликнул он, топнув ногой.

Я улыбнулся:

— Тридцать на шестьдесят пять и твой перстенек остается у меня.

И я покачал цацкой у него перед носом. Рощин стал еще зеленее.

— Двадцать на восемьдесят… — простонал он, сжимая кулаки. В его светлых глазах сквозила священная мука.

— Дожима-а-а-ай! — крикнула Метта.

Думаю не стоит. В конце концов, парень тоже рискует. А то еще сорвется.

Я протянул руку. На том и порешили.

— А что внутри банка? — спросил я Рощина, когда он направился к машине. — У тебя есть карта?