Операция обошлась ему в полтораста долларов — «ровно пятьдесят за каждый ампутированный палец, еще по-божески взяли, Робинсон мог содрать целиком всю шкуру — ведь податься-то больше некуда!» Двенадцать долларов ежесуточно обходилось пребывание в госпитале.

— Когда я выписался из робинсонской лавочки, от капиталов моих осталось меньше сотни долларов. Потом месяца два ходил в амбулаторию, каждый раз оставлял пятерку… Что?.. Нет, компания не уплатила ни цента. Судиться было бесполезно: адвокаты компании убедили бы суд, что в увечье виноват я сам, — за это они жалованье получают…

И вот полтора года он без работы. Кормится случайными заработками: натирает полы, помогает собирать передвижные домики, малярничает, моет автомобили, колет дрова для кухни «Мадл».

— Доллара два, иногда и три перепадает, ну, а обедом Пипу меня всегда угостит, добряк он. Девицы Фреда и Джейн тоже, бывало, выручали… Теперь я уже не горюю о своем одиночестве: будь у меня семья, пропали бы мы!..

Весной «Фэрбенкс эксплорейшен компани» набирала рабочих. Беннету отказали: нужны молодые и здоровые.

— Вот что у меня осталось за тридцать шесть лет работы, — сказал Джон, вывернув пустые карманы.

О своем будущем он не хотел задумываться.

Мы попросили его рассказать о достопримечательностях Фэрбенкса, об интересных людях. Беннет улыбнулся:

— Я ведь тоже из пионеров. Правда, не из самых ранних, однако по давности Старому Чарли мало уступаю. Он небось наговорил вам с три короба: какой, дескать, замечательный город Фэрбенкс! «Золотое сердце», «Звезда Севера», «Жемчужина Аляски»! Кто этому поверит? Разве только туристы. Бывают такие, что для них самое большое лакомство — это стори, рассказы почуднее. Тут самая пожива ловкачам. Есть у нас Джерри Хигер — бездельник и пустозвон, каких мало. На Аляске он года три, а послушали бы, как перед желторотыми и лопоухими распинается! «Я, говорит, пионер, и вся семья наша такая. На этом вот месте двух полярных волков застрелил мой папаша — знаменитый был траппер! А на том берегу индейские воины в полном вооружении справляли свои праздники…» Умора! Туристы развесят уши, а Хигер видит, что клюнуло, и заливает: о самородке величиной с телячью голову, об индейских колдунах-предсказателях, о премудрой росомахе, понимающей человеческую речь. И туристы — на крючке. Краснобай плотно приклеился, кормится заодно с ними, водит их и врет, а напоследок кладет в карман несколько бумажек… Признаюсь, я тоже не без греха, и на это судьба толкала… По правде же ничего примечательного в нашем городе нет.

— А мы представляли себе Аляску по романам и рассказам Джека Лондона и ехали сюда, как в страну чудес, хотя и не забывали, что с тех пор прошло без малого полвека, — сказал я.

— То-то и есть! Прежних порядков и я уже не застал, а ведь на Юкон впервые попал лет тридцать тому… Кроме Элама Харниша, живых свидетелей в городе, пожалуй, не осталось.

— Кого вы упомянули?

— Элама Харниша. Он дружил с Лондоном, вместе они путешествовали. Потом Лондон описал его в романе…

— «День пламенеет»! «Красное солнышко»![1] — почти одновременно воскликнули мы с Михаилом Васильевичем. — Где же теперь Харниш? Сколько ему лет?

— За семьдесят! Живет в Фэрбенксе, такой же одинокий, как я…

Элам Харниш здесь, в Фэрбенксе! Харниш — герой Юкона, отважный золотоискатель, победитель тропы! Великодушный, отзывчивый, щедрый, с открытым сердцем, верный товарищ. Слава о его подвигах гремела от мыса Барроу до Чилкутского перевала — в индейских хижинах, эскимосских ярангах, в поселках пионеров. Жизнь представлялась Харнишу увлекательнейшей игрой, и он азартно вступал в борьбу — сильный, молодой, красивый, никогда не унывающий, общий любимец. Слово его было крепко, как сталь. Новички с благоговением глядели на него.

Это он за шестьдесят суток промчался с почтой на собаках по торосистым льдам и вязкому снегу из юконского городка Сёркл в Дайе, к Соленой Воде, и обратно. Это Элам Харниш в голодную зиму спас от смерти индейское племя танана; пересек пустынную тундру, чтобы доставить весть о китобойной флотилии, затертой в Ледовитом океане; вступил в единоборство с медведем и победил. Это он, воплощение концентрированной энергии и силы, кидал в снег одного за другим своих друзей-золотоискателей, рискнувших схватиться с ним, и, заключив пари, поднял груду мешков с мукой — на полтораста фунтов больше, чем удалось великанам Олафу и Луи… А лютая голодовка, пережитая им и Элией Дейвисом на берегу реки Стюарт! Все живое ушло из этого края, лишь изредка слышалось верещание белки. Обессиленные, с помраченным сознанием рылись они в снегу, отыскивая прошлогодние сморщенные ягоды, питались отваром из почек ивы, корой молодых деревцев. Когда голод свалил спутника, Харниш с ружьем в леденеющих руках часами подстерегал пушистого зверька. Лучшие куски добычи он отдал товарищу… Весна взломала ледяной панцирь реки… Харниш сам не понимал, откуда взялись у него силы, чтобы втащить полумертвого Дейвиса в лодку; их понесло по течению к спасительной Шестидесятой миле…

Что и говорить, любого из подвигов, которыми наделил его Джек Лондон, было достаточно, чтобы видеть в Харнише незаурядную личность и пожелать встретиться с ним. А главное, человек этот был спутником романиста. Не Харниш ли дал ему сюжеты увлекательных северных новелл?

— Хорошо, я сведу вас к Харнишу, — сказал Беннет и вдруг понурился, лицо его вспыхнуло. — Бога ради, не подумайте, что это вроде хигерской приманки… Харниша все знают, он уважаемый человек.

«Мало кто называл Элама Харниша иначе, чем «Пламенный». Имя это было дано ему в первые дни освоения новой страны, так как у него была привычка поднимать своих товарищей с постели криком: «Эй, вставайте! День пламенеет!»

…Элам Харниш первым проник на Аляску через перевалы Чилкут и Чилкет. Весной 1883 года, двенадцать лет назад, он восемнадцатилетним юношей перешел Чилкут с пятью товарищами. Обратный путь он совершил только с одним; четверо погибли в холодных неизведанных просторах. И в течение двенадцати лет Элам Харниш искал золото в царстве тьмы, у Полярного круга.

Никто не искал с таким упорством и выносливостью. Он сросся с этой страной. Другой страны он не знал. Цивилизация была сновидением далекой, прошлой, юношеской жизни. Поселки Сороковой Мили и Сёркл казались ему столицами. Он не только вырос в этой стране — он помог и создать ее; он создал ее историю и географию, а те, кто следовал за ним, писали о его переходах и наносили на карту проложенные им тропы.