Мужчина проводит рукой по лицу, стирая дождевые капли.

— А монстры… — голос становится глубже, в нём мелькают нотки отвращения. — Сопряжение создало их как забаву для зрителей-ублюдков, — горько усмехается он. — Твари, живущие только на аркане, чудовища без разума и цели, кроме убийства. Я стёр их всех, Нако. Когда аркана исчезла, они просто… рассыпались. Как песочные замки во время прилива. И теперь дети на краю пустыни Мор-Хаши, в горах Увриксиара, в лесах Земли… они больше не просыпаются от кошмаров. Не боятся темноты. Миры очистились, и впервые за долгое время люди и ксеносы могут не бояться выходить из своих городов без оружия.

Ветер шелестит в листве молодых деревьев, посаженных после восстановления Фритауна. Он ненадолго замолкает, собираясь с мыслями.

— Я создал Совет Равновесия, — его губы изгибаются в лёгкой усмешке. — Звучит пафосно, да? Но суть простая — представители всех разумных рас вместе решают, как использовать Сердце. Даже кселари там есть. Ты бы видела их художников… оказывается, Эриндор не врал.

Рассказик проводит ладонью по шероховатой поверхности надгробия, стряхивая несколько опавших листьев.

— Совет может только одно — делать безжизненные планеты пригодными для обитания. Никакого оружия, никаких генетических экспериментов над разумными существами, — он сжимает губы в тонкую линию. — Я перенастроил защиту Сердца. Теперь оно блокирует любые попытки вмешательства в обитаемые миры. А душа Предтечи, которая всё это время была заперта внутри просчитывает последствия любых изменений. Если что-то пойдёт не так — система блокируется автоматически.

На небе загораются первые звёзды. Он поднимает взгляд, рассматривая их несколько мгновений.

— Чтобы никто не повторил путь Кар’Танара, председательство в Совете постоянно переходит от одной расы к другой. А ещё я создал группу Нуллификаторов — людей, дроккальфаров, даже пара кселари есть. Лёшка возглавил их подготовку, — его лицо на мгновение теплеет. — Если кто-то всё же обретёт доступ к аркане и попытается использовать во вред Сердце, его сила будет мгновенно нейтрализована.

Он неспешно закуривает и смотрит на далёкие созвездия.

— Все изменения проводятся постепенно, шаг за шагом. Каждый этап можно отменить, если что-то пойдёт не так. И любое существо в галактике может увидеть, что происходит — все проекты открыты в общей информационной сети.

Его голос становится тише, в нём проскальзывают нотки грусти и теплоты одновременно.

— А знаешь, что самое удивительное? Мы установили космические заповедники — места, где никто не терраформирует планеты. Там природа развивается самостоятельно. Может, когда-нибудь там возникнет новая разумная жизнь, — он мягко улыбается. — Один из таких заповедников я назвал твоим именем. «Область Накомис» — скопление из восьми тысяч звёзд и планет, куда никогда не ступит нога разумного существа.

Молодой человек крепко стискивает пальцы в кулак, затем медленно разжимает их, словно отпуская что-то.

— Мне кажется, ты бы одобрила, — тихо произносит он, глядя на звёздное небо. — По крайней мере, я на это надеюсь.

Солнце окончательно садится за горизонт, оставляя кладбище в сумерках. Тишина висит над покрытыми травой ровными дорожками.

— Я выполнил оба обещания, Нако, — его голос становится хриплым. — Пустил пулю в лоб главному ублюдку и выжил. Но… — он опускает голову, касаясь лбом холодного камня. — Одна вещь не даёт мне покоя. Я спас Бенджамина и Олли. Я спас Сусанина и Мако. Алану и Кухулина. Чёрт, я даже Алокеша спас! Я спас всех… кроме тебя! — пальцы скользят по камню, словно в последней безнадёжной попытке коснуться той, что под ним. — Семь жизней. Семь попыток изменить историю. Но ты всегда умирала. Если не от рук Майкла, то при других обстоятельствах. Словно вся вселенная сговорилась против меня.

Рассказчик запрокидывает голову к небесам. Вода стекает по его лицу, смешиваясь с чем-то, что слишком похоже на слезы. Сигарета тухнет. Его плечи вздрагивают, голос срывается, становясь почти неузнаваемым.

Мужчина достаёт из кармана пару амулетов на цепочке, — вероятно, нечто ценное, судя по тому, как бережно он их держит.

— Мы победили. Миллиарды больше не гибнут на потеху толпе, но почему… почему у победы такой горький вкус? Разве не за это я бился раз за разом? Разве не для этого проливал кровь и умирал?

Шумный вдох разрывает тишину.

— За семь жизней мне пришлось принести множество жертв. Пойти на множество страшных шагов. И всё же… Самая тяжёлая вещь, которую мне нужно теперь сделать, — произносит он наконец, обессиленно опираясь спиной на надгробие, — это принять… принять, что я не смогу спасти тебя.

Бережно он кладёт реликвии у основания памятника, словно возвращая частицу ушедшей за грань.

Дождь стихает так же внезапно, как и начался. В воздухе возникает запах влажной земли и каменных плит.