— Нееет…

Даже всегда невозмутимый Ново уронил свою любимую чашку с чаем. И, не обращая внимания на разлившийся напиток, продолжил наблюдать.

— Вы только посмотрите, какая наглость! Он… он просто… взял и…

Осьмой метался по пещере, словно разъярённый тигр в клетке, будто это был личный оскорбительный вызов, брошенный прямо в лицо. Неудивительно, что его шаги оставляли следы на каменном полу. Казалось, сделать уже ничего нельзя.

Впрочем, как это часто бывает в такие моменты, приходит гениальная мысль.

— А что если… — Осьмой резко обернулся к Ново. — Отправь меня туда! Немедленно!

Эта затея была не просто опасной — она была глупой. И все старейшины это прекрасно понимали.

— Нет. Ни при каких обстоятельствах, — отрезал Ново. — Ты сам знаешь не хуже меня: в лучшем случае тебя просто выбросит обратно, в худшем — разорвёт на куски.

Горькая правда. Каждая планета обладала собственным сознанием, и оно было чрезвычайно избирательным в том, кого пускать на свою территорию.

Та, где находился Алексей, словно говорила: «Сильным чужакам тут не место. Малыши? Пусть копошатся в песке, но остальные — ни-ни».

Почему?

Потому что она знала. Знала, что появление сильных культиваторов несёт лишь хаос: разграбленные сокровищницы, выжженные земли, мёртвых обитателей. Как заботливая мать, она оберегала своих детей, воздвигая непреодолимый барьер для слишком могущественных «пришельцев».

И что же остаётся им?

Только наблюдать, как величайшая возможность буквально растворяется в желудке какого-то мальчишки.

Осьмой тяжело плюхнулся в своё кресло, которое угрожающе заскрипело под его весом, и простонал:

— Может, его хотя бы стошнит?

Шесть небольших чёрных палаток окружали костёр, который немного отличался от обычного. Его топливом была не древесина, а шинсу, благодаря чему пламя пылало необычным красным светом.

Рядом сидел Триза Гноев, чья внешность, особенно в сиянии красного огня, казалась ещё более пугающей.

Глубокие шрамы вместо ушей, безгубый рот с чёрными зубами, глаза без век, словно выжженные адским огнём.

Люди способны ценить красоту, но существует и чувство уродства — и Триза воспринимался именно как воплощение уродства. При его виде плакали даже взрослые, не говоря уже о детях.

— Всё хорошо… Всё хорошо… — монотонно повторял он, будто пытался успокоить самого себя.

Но для чего?

Ответ не заставил себя ждать: он медленно вынул длинную иглу и пронзил ею свой язык. Кровь стекала по подбородку, капала на одежду и ноги, а затем, голосом истинного маньяка, он прошептал:

— Боль — это молитва. Кровь — язык, на котором боги слушают…

Психологи определённо поставили бы диагноз: Триза был безнадёжно болен.

Его одержимость селфхрамом, то есть самопожертвованием, выражалась в сознательном причинении себе физической боли для наслаждения.

Или, скорее, для того, чтобы заглушить душевные раны. А может, даже больше — почувствовать себя живым, как бы парадоксально это ни звучало.

У Триза это давно переросло в неконтролируемую зависимость. Странно было даже представить, что подобное вообще возможно — сознательно наносить себе раны и находить в этом удовольствие.

Главный же вопрос: Был ли он участником турнира?

Нет. Триз принадлежал к Культу Падших — секте, которая явилась на турнир без приглашения.

Однако их действия не были хаотичными. Они преследовали чёткую цель: выследить и «завербовать» наследника школы Шивы, а если удастся — и других перспективных учеников.

Это была проверенная стратегия. Если хочешь уничтожить могущественную школу боевых искусств — бей по молодому поколению. Старые мастера со временем уйдут, а без достойных преемников школа начнёт угасать, с каждым годом теряя силу.

В конце концов, Культу даже не придётся вмешиваться — Школа Трёхглавого Дракона разрушит себя сама.

Культом Падших явно управлял умный человек, раз выстраивал такие дальновидные планы.

Топ. Топ.

Когда Триз находился в самом разгаре своего безумного ритуала, к костру робко приблизился один из его подчинённых. В отличие от Триза, этот парень выглядел молодо и крайне нервно — он едва ли не дрожал, глядя на своего «командира».

Почему?

Даже в полумраке костра на его руках отчётливо выделялись характерные шрамы — «подарки» Триза.