Наконец-то мы стали с ней по-настоящему родными.

Проникли друг другу под кожу и в душу. Сплелись в одно целое.

Истинно моя женщина.… И сейчас она незримо находится рядом, пока я пересекаю приемный покой психиатрического отделения. Поддерживает меня на расстоянии, напитывает своей любовью и мысленно оберегает от ошибок.

Я в таком нестабильном состоянии, что готов выбивать информацию из Сафина с особой жестокостью. Однако, вспомнив теплый взгляд моей рыжей малышки и её строгие наставления, я разжимаю кулаки и делаю глубокий вдох, остановившись под кабинетом ведущего психиатра, доктора наук и… гнилого человека.

Толкаю дверь без стука, опустив правила приличия, и переступаю порог. Пусть скажет спасибо, что я не разгромил здесь все и не подвесил его за яйца на лампе. Пока что…

– Я занят! Какого?... – Марат поднимает прищуренный взгляд из-под очков и осекается на полуслове, увидев меня. Откладывает бумаги, вальяжно разваливается в кресле, откинувшись на кожаную спинку.

Он смотрит на меня с кривой ухмылкой, молча ждет, когда я подойду к столу и заговорю первый.

На моем лице – весь спектр эмоций, на его – гипсовая маска. Стоит отдать ему должное – он умело прячет свои чувства и мысли. В чём хорош этот подонок, так это в завидном самоконтроле, которого мне по жизни не хватает.

Я готов взорваться в любой момент. Он же – айсберг в ожидании «Титаника».

Совладав со своими внутренними демонами, я спокойно кладу включенный телефон поверх его документов. На горящем дисплее – кадры, которые я затер до дыр, перелистывая и не веря собственным глазам.

– Объясни, откуда у тебя эти фотографии? – бросаю холодно и сажусь напротив. Внутри по-прежнему клокочет, но внешне я кремень. Правда, хватит меня ненадолго.

– Амина показала? Значит, она всё-таки простила тебя, – цинично усмехается Марат, мизинцем смахнув с экрана фото моего брата. Только за этот небрежный жест я готов придушить его, но…

«Прошу, держи себя в руках, любимый. Он будет провоцировать тебя и всё использует во вред, а я не хочу, чтобы у тебя были проблемы»,– шелестит в ушах нежный голосок моего рыжего ангела-хранителя. Слегка остужает мой пыл.

– Я ни в чём не виноват перед ней, и ты прекрасно это знаешь. Не пытайся больше манипулировать нами, - произношу с показным равнодушием, усмиряя зверя внутри.
– Ты проиграл, так что смирись и постарайся не закопать себя ещё глубже.

– То есть ты не собираешься возвращать мне мою жену? Я ожидал этого.…

– Амина не вещь, и она сама решает, с кем хочет остаться, - перебиваю Сафина, пока сам не вспылил. Его собственнический тон выводит меня из равновесия.
– Ты давно должен был понять, что её выбор не в твою пользу. Задолго до того, как я появился, - ухмыляюсь, заметив, как он чернеет от злости.
– Амина никогда не была твоей. Ваш договорный брак ни к чему хорошему не привел.

– Не тебе судить, неверный, - выплевывает он с пренебрежением.
– Именно ты опозорил Амину, а не я.…

Мы заводимся одновременно, как по щелчку пальцев невидимого кукловода. Марат важно тычет себя пальцем в грудь, словно великий благодетель, и я слетаю с катушек.

Тварь!

Резко встаю, отбросив стул. Подавшись вперед, я со всей силы врезаю Сафину по лицу. Кулак впечатывается в нос, слышится хруст хряща и сдавленный стон, который неожиданно сменяется диким хохотом.

Опешив, я хватаю психа за грудки. Вглядываюсь в его искаженное гримасой боли и безумия лицо.

– Я чертовски устал от всей вашей прибабахнутой семейки, - ору на него с яростью, не беспокоясь о том, что нас может услышать медперсонал. Если кто-то посмеет вмешаться, то пойдет на хрен.
– От греха меня сейчас отделяет лишь то, что у тебя, урод, есть информация, которая мне нужна.

Я крепче сминаю отутюженный хлопок белого халата, на который капает кровь.

– Ха! Именно так, - смеётся Сафин мне в лицо, и я передергиваю плечами, потому что в этот момент он предстает не врачом, а одним из своих пациентов.
– Возможно, я и расскажу тебе, если…

– Ты не в том положении, чтобы диктовать условия, - встряхнув его напоследок, я отшатываюсь от этого дерьма и брезгливо вытираю руки о ткань брюк.

– Ты тоже, - хрипло покашливает и тянется за спиртовыми салфетками. Поморщившись, прикладывает их к разбитому носу.
– Мне нечего терять – у меня и так почти все забрали. Зато ты, наоборот, можешь обрести нечто важное, и только я могу тебе в этом помочь.

Вернувшись за стол, постукиваю пальцами по его деревянной поверхности. Времени на размышления у меня немного, да и мерзавец прав. С ним я быстрее найду брата.

Я обязан вернуть Мишу в семью, чего бы мне это ни стоило!

Боюсь, для всех это станет ударом. Я ни слова пока не сказал родителям – побоялся их тревожить. Помню, как мама слегла с микроинсультом и как папа хватался за сердце, когда нам сообщили, что Миша пропал. Тогда я прочувствовал, что такое безысходность. Это было так тяжело и больно, что мы до сих пор не говорим о нем, будто его не существует. Стараемся не бередить незажившие раны.