— Ты не должен был быть таким грубым.

— Он ушел. Разве не этого ты хотела?

— Я не хотела выгонять его полуголым на порог своего дома.

Яков поднимает бровь. — Хочешь пригласить его обратно?

— Не в этом дело.

— А в чем тогда смысл?

— В том, что ты не можешь — что он был моим гостем, и что ты мог бы проявить немного больше уважения — не каждый парень, с которым я встречаюсь, должен быть каким-то хищным извращенцем, который…

— Хищный извращенец, — повторил Яков, скривив губы, и это была бы улыбка, если бы его глаза не были такими темными и пустыми. — Это ты сказала, а не я.

Я разражаюсь злобным смехом, лишенным всякого развлечения. — Ты считаешь всех, кто подходит ко мне, извращенцами, Яков.

Я скрещиваю руки и сужаю глаза. — Зависть так уродливо красит тебя.

Настала его очередь смеяться. — Почему я должен ревновать мужчину, который даже не смог заставить тебя кончить?

На мгновение я слишком ошеломлена, чтобы что-то сказать. Я смотрю на него с открытым ртом. Он не выглядит ни триумфатором, ни насмешником. Он выглядит искренне забавным, как будто моя ночь с Джеральдом — это шутка.

— Я кончила, — наконец говорю я, и моя грудь вздымается, когда внутри меня разгорается пламя гнева.

— Ха-нет.

Яков осушает свою чашку, берет в одну руку свою дурацкую книгу и останавливается прямо передо мной, направляясь к выходу. Он ловит мой подбородок в свои пальцы, всегда такие нежные для такого большого и грубого мужчины. От него пахнет сигаретами, мылом и кофе. Он наклоняет мою голову назад, чтобы я посмотрела на него.

— Нет, Захара. Ты притворялась. — Его голос низкий и лишенный каких-либо эмоций. Но его глаза, вся эта кипящая тьма, похожи на двух змей из моих снов, двух змей из его груди, обвившихся вокруг меня в неизбежной хватке. — Тебе стоит попробовать трахнуть кого-то, кто знает разницу.

В ту ночь, когда я ложусь в постель после горячей ванны и лежу в колеблющемся свете единственной свечи, я даже не делаю вид, что не думаю о Якове, когда просовываю руки между ног.

Я делаю все наоборот. Я читаю в голове литанию ненависти. Все, что я в нем ненавижу, перечисляю по пунктам. Его мертвые черные глаза, его печальный рот, его дурацкая стрижка, все эти растрепанные волосы. Его черная кожаная куртка и боевые ботинки с голенищами, его мотоцикл-смертоносец. Его нелепый рост, его татуировки, его синяки и порезы, его костяшки пальцев.

Напоминание себе обо всем, что я в нем ненавижу, успокаивает, и мне становится легче, когда пульс между ног учащается. Я закрываю глаза и думаю о Якове, о дожде, стекающем по резной долине его щек, по челюсти и по татуированной шее. Яков в темной комнате, у моих ног, снимает с меня туфли, проводя своими большими пальцами по моей ноге.

Я выгибаю спину и провожу пальцами по животу, мышцы подрагивают под кончиками пальцев. Как Яков будет трахать меня, если позволит себе это? Будет ли он нежным, каким бывает, когда заботится обо мне, или грубым, каким бывает, когда жажда крови настигает его и он становится больше волком, чем человеком?

Мои пальцы обводят впадину грудной клетки, выпуклости грудей, кончики сосков. Я представляю, как большие руки Якова сжимают мою грудь, как белеют татуированные костяшки пальцев.

Поцелует ли он меня, прежде чем направить в себя, или же ворвется в меня сразу и грубо? Мои пальцы скользнули вниз и зарылись между стиснутых бедер. Что он прошепчет мне на ухо?

Жестокая госпожа. Колючка. Захара.

Не знаю, кого из них я бы ненавидела больше. Не знаю, каково это — слышать низкое горловое рычание у себя в ухе, отдающееся эхом в его груди. Я глажу себя быстрее. Он такой большой, что его тело полностью покрывает мое. Будет ли больно, если он окажется внутри меня? Наверное. Но это может заполнить пустоту внутри.

Скажет ли он мне, что любит меня? Скорее всего, нет. Но он любит — даже если это происходит по косвенным признакам, даже если это просто рикошет любви.

Я представляю, как он произносит эти слова.

Я люблю тебя, Захара.

Я кончаю впопыхах, слишком быстро. Из моего горла вырывается придушенный звук, почти похожий на всхлип. Я зажимаю рот и зарываюсь лицом в подушку, когда по мне прокатываются волны оргазма.

Пусть лучше Яков слышит мои фальшивые стоны каждый раз, когда я трахаюсь с кем-то другим, чем он услышит, как я звучу, когда кончаю, думая о нем.

На следующей неделе, поскольку уже наступило начало декабря, у меня послеобеденное занятие с профессором Стерлингом. Обычно я бы обрадовалась, но с тех пор, как он пришел на мой день рождения, я его избегала. Не потому, что что-то случилось, а скорее потому, что я не ожидала его прихода и не хотела, чтобы он знал о Джеймсе, даже если Джеймс теперь не более чем несчастный бывший.

Но я откладывала эту встречу почти две недели, и чем больше я ее откладывала, тем более неловко буду чувствовать себя, когда я наконец пойду. Кроме того, я слишком усердно работала над диссертацией, чтобы оставить ее без внимания. По крайней мере, эти бессонные ночи пошли на пользу.