Я стучусь в дверь его кабинета ровно в шесть часов вечера — по нашему расписанию. Его голос звучит мягко, когда он окликает меня через дверь: — Входи, Захара.

Его кабинет такой же, как и он сам. Полированный, утонченный, изысканный. Его ученые степени и дипломы в коричневых глянцевых рамках висят на стене над его столом. Его книжные полки аккуратно и тщательно организованы. На низком широком подоконнике рядом со стульями, где он проводит небольшие семинары со своими аспирантами, выстроились растения в терракотовых горшках, в том числе и мои любимые. Стахорновые папоротники, монстера Адансона и нертера.

— Итак… у тебя был интересный день рождения, — говорит профессор Стерлинг легким тоном, когда я сажусь по другую сторону его стола.

Я неловко ерзаю на своем месте, пытаясь придумать, что сказать. Эта вечеринка была такой беспорядочной, и теперь все кажется таким другим.

В том числе и то, как я чувствую себя в присутствии профессора Стерлинга. Его глаза по-прежнему такие теплые, его улыбка такая успокаивающая. Но когда я смотрю на него, я не могу не видеть старшего мужчину, родительскую фигуру. Профессор вместо потенциального любовника. Может, это и хорошо. Может, это прогресс.

Может, Яков был прав. Может, любовь отца не так важна, как я думала. Может, я перестану искать ее в парнях вроде профессора Стерлинга.

Он замечает мою неловкость и спрашивает: — Ты в порядке, Захара?.

Я киваю и поправляю юбку на ногах.

— Твой парень кажется хорошим парнем, — продолжает он, медленно и осторожно, словно пробираясь через эмоциональное болото.

Я сразу же вспоминаю, как Яков обнимал меня, когда провожал с вечеринки, — тепло и тяжесть его тела, словно живой щит, защищающий меня от всего мира. Яков позже тем же вечером, стоя на коленях у моих ног, чтобы снять туфли, или сидя на моей кровати, когда я лежала на нем. Жар поднимается по моим щекам, и я быстро качаю головой.

— О нет, он не мой парень.

Профессор Стерлинг поднимает брови.

— Правда? Он пытался дать понять мне и всем, с кем разговаривал, что у тебя с ним какие-то отношения. — Он смотрит на свою руку, ковыряющуюся в ногте. — Тонкость — не самая сильная сторона Джеймса Вермы, должен признать.

Мое сердце замирает, и на мгновение я погружаюсь в такое унижение, что даже не могу перевести дыхание.

Профессор Стерлинг говорил не о Якове. Конечно, не говорил. С чего бы это? Как будто Яков мог намекнуть, тонко или неуловимо, на отношения со мной. Как будто Якову могло прийти в голову заговорить со Стерлингом.

Не знаю, что унизительнее: думать, что Стерлинг говорил о Якове, или то, что Стерлинг на самом деле говорил о Джеймсе. Или Джеймс рассказывает Стерлингу о наших отношениях в своей неловкой, самонадеянной манере. Или Стерлинг узнает о моих отвратительных отношениях с Джеймсом.

— Ну, не бери в голову! — ярко сказал профессор Стерлинг. — Вот. Раз уж я не успел подарить тебе это на вечеринке.

Он протягивает мне из-за стола красиво оформленную коробку. Я беру ее и развязываю белый бант. Внутри лежит записка на кремовой открытке: "С днем рождения моему любимому молодому историку". Внутри коробки, в гнезде из крепа, находится алебастровый бюст Венеры с завязанными назад локонами. Ее губы изогнуты в легкой улыбке, а впадины, вырезанные в ее глазах, смотрят на меня, как зрачки. Я поднимаю взгляд. Профессор Стерлинг улыбается.

— Тебе нравится?

— Это прекрасно.

Если бы любой другой мужчина подарил мне бюст Венеры, я бы подумала, не признание ли это в любви. Но профессор Стерлинг выглядит таким искренне гордым, а его любовь к мифам и истории — моя любимая черта в нем, и я могу сказать, что он просто пытается поднять мне настроение.

Поэтому я улыбаюсь. — Большое спасибо, профессор. Она будет идеально смотреться на моей каминной полке.

Профессор Стерлинг смеется.

— Только следи, чтобы ты не сломала свою, как я сломал свою в прошлый раз, когда убирался в кабинете. Уверен, с тех пор я проклят.

И вот так вся прежняя неловкость и смущение исчезли.

Яков

В декабре Закари приезжает из Оксфорда, и мы идем выпить. Он выглядит лучше, чем в последний раз, когда я его видел, со свежей стрижкой и в костюме на заказ. Когда я спрашиваю его, как дела, и он рассказывает мне о своей учебе и жизни с Теодорой, становится ясно, что он счастлив. Тепла его счастья почти достаточно, чтобы прогнать холод из моих внутренностей.

— Как у тебя с Захарой дела? — спрашивает он, откидываясь на спинку сиденья.

Мы находимся в тихом деревенском баре в Найтсбридже, не так далеко от жилого дома. У Захары свидание с Санви — я знаю, потому что в ее социальных сетях сейчас одни фотографии карамельного латте, старых книг и канцелярских принадлежностей.

Я делаю глоток своего напитка и пожимаю плечами. — Она еще не убила меня.

— Пока, — повторяет он, приподнимая бровь.

— Либо она убьет меня первой, либо эта чертова книга, — говорю я ему с полуулыбкой.