— Пожалуйста, позволь мне поговорить с ней.

— Нет, ты упустил свой шанс.

— Но…

Я вешаю трубку. Я больше ничего не хочу слышать. Я прав, и мне все равно, что он думает.

Я иду в свой кабинет и работаю над идеями для трекера, но я думаю о ней.

Вчера вечером, сидя в ее комнате, я думал о том, чтобы ассимилировать устройство и отслеживать его в реальном времени. Это единственное, что я могу придумать, что имеет смысл. Поэтому вместо того, чтобы программировать трекер с кодом для отслеживания, я бы делал все вживую. Ассимиляция работает идеально, поэтому я по сути делаю копию устройства Роберта, но все мои усилия отслеживать эту чертову штуку, пока я ее использую, бесплодны. Проходят часы, и я ничего не придумываю.

Я что-то упускаю или не учитываю, потому что дерьмо вроде этого должно быть для меня легким. Мой разум тоже в беспорядке, потому что я думаю о Саммер.

Проходят следующие несколько дней, и она в полном беспорядке. Она не ест и не выходит из комнаты.

Наступает день похорон, и ее лицо опухло, и глаза настолько опухли, что выглядят как щели на ее лице. Мне приходится держать ее, чтобы отвести в церковь, и когда мы оказываемся там, это становится тяжелым, и она становится всего лишь тенью той женщины, которой была еще на прошлой неделе.

Она, казалось, на мгновение успокоилась, когда мы вошли внутрь, и она посмотрела на свою сестру в белой кассете, покрытой белыми розами внутри и снаружи.

Учитывая количество недель, прошедших с момента смерти ее сестры, это было не самое лучшее зрелище, но ее отец настоял на открытом гробу и я думаю, что Саммер было необходимо это последнее прощание.

Не могу отрицать, что меня сильно задело, когда я увидел Скарлетт, лежащую там мертвой. Мне нравится думать, что я могу включать и выключать свои чувства, но иногда у меня нет такого контроля. Видеть ее там было моментальным снимком того, что произойдет, если я потерплю неудачу.

Отец Саммер попытался поговорить с ней, но она вернулась ко мне и держала меня за руку.

После того, как похороны закончились, я отвез ее домой, и она снова укрылась в этой раковине.

Я использовал время, проведенное дома, работая над трекером, но с наступлением темноты разочарование снова берет верх, и я снова оказываюсь в той комнате, которая иллюстрирует темноту моего разума.

Я включаю свет и просматриваю изображения на стене мертвых. Когда я дохожу до Роберта, я рычу. Я никогда не хотел убить кого-то так отчаянно.

Я хватаю стеклянное пресс-папье и швыряю его прямо в стену. Оно разбивается, ударяясь о его лицо, и я хочу, чтобы он был здесь передо мной, чтобы я мог его убить.

За моей спиной раздается шарканье шагов, и я быстро оборачиваюсь, потому что здесь никого не должно быть. И тут я сталкиваюсь лицом к лицу с ангелом и ее кукольным лицом.

Она знает, что ей здесь не место, но у нее такой панцирный вид, который говорит о том, что она больше не думает о том, что делает. Она просто делает то, что нужно.

— Саммер, детка, — говорю я. — Тебе не следует здесь находиться.

Ее взгляд перемещается с меня на жуткие картины на моей стене, и я почти ожидаю, что она выбежит за дверь и снова попытается сбежать.

Секунды идут, а реакции с ее стороны нет, и я не знаю, что меня больше раздражает.

То, как она воспринимает образы мертвых без эмоций, или то, что она ничего не говорит и смотрит на них так, словно бродит по продуктовым полкам супермаркета.

Она просматривает каждое изображение и, дойдя до Роберта, протягивает руку и рисует на его лице крест-накрест.

— Я бы хотела убить его, — заявляет она. — Но, знаешь, это не его вина, что он знает меня. Это вина кого-то другого. Роберт или Джейк, или как его там, черт возьми, зовут, был просто еще одним монстром в моей жизни. Монстры ведут себя так, как ведут, и ты не можешь ожидать от них чего-то другого. Но я знала лучше и облажалась. Теперь моей сестры больше нет, и я не могу ее вернуть.

Я подхожу к ней и кладу руку ей на плечо.

— Это не твоя вина, — говорю я ей.

— Моя, Эрик. Мой отец сказал, что я безрассудная. Я знаю, что я такая. Он прав. Я всегда была такой, поэтому я привлекаю не то внимание.

— Саммер, смерть твоей сестры — не твоя вина, — говорю я снова, но я словно говорю со стеной. Она меня не слушает.

Когда она поворачивается ко мне лицом, я понимаю, почему. Вся эта энергия жизни ушла. Глаза женщины, которая смотрит на меня, такие же мертвые, как и мои, когда я смотрю на себя.

Я узнаю этот взгляд, потому что он в моих глазах. Потому что я виню себя за свои ошибки. В глубине души я думаю, что заслуживаю смерти, и поэтому я не могу видеть дальше смерти.

Сейчас она выглядит так же, как будто потеряла желание жить.