– И я официально являюсь вашими глазами?

– Неофициально. Пока.
– Он ухмыляется.
– В любом случае.
– Он дважды стучит по столу и направляется к двери.
– Я хочу, чтобы ты вернулся к нормальной работе. Может, для начала попытаешься установить ее личность.
– Он постукивает по лицу брюнетки.
– Поищи информацию. Разумеется, незаметно.

– Конечно.
– Мой взгляд падает на телефон, на котором высвечивается уведомление.

Ливингстон: Я уезжаю.

Я с облегчением выдыхаю, а ощущение надежды выпрямляет спину. Я встаю и смотрю через открытый дверной проем в комнату управления. Ливингстон ловит мой взгляд, ключи у него в руке, и я поднимаю палец. Он кивает.

– Если ты сможешь совмещать это с остальными своими обязанностями, - говорит шеф, направляясь к выходу, - я буду смотреть в другую сторону, пока ты продолжаешь поиски Портера.

Упоминание его имени возвращает меня в сон, в памяти всплывает его голос.

– Ты уже забыл обо мне, Таннер?

Нет, черт возьми.

Схватив телефон, я следую за шефом к двери, напоминая себе о своей цели. Система - система правосудия - подвела одного из наших. Может, Сара и не была моей родственницей, но чувствовал я себя именно так, и будь я проклят, если потеряю кого-то еще.

Только не снова.

Что бы сделал Айзек, если бы мы поменялись местами? Он бы, черт возьми, нашел меня, вот что бы он сделал. Поэтому, пока я сижу на пассажирском сиденье и еду допрашивать избалованного сына миллиардера, подозревая, что он может привести к местонахождению моего друга, я клянусь сделать то же самое. Чего бы это ни стоило.

ГЛАВА 16

Я прижимаю руку к своему вздувшемуся животу и откусываю кусочек яблока. Легкий приступ тошноты лишает меня аппетита, но я почти ничего не ела с тех пор, как медсестра Рэтчед тридцать с лишним часов назад сделала мне укол стимуляторов роста фолликулов. Я отсчитывала дни с момента первой инъекции, вычеркивая дни в своем внутреннем календаре. Четырнадцать дней. За последние две недели было проведено множество ультразвуковых обследований, во время которых меня усыпляли и переносили в стерильную палату для обследования.

То, что должно быть полезным опытом для будущих матерей и доноров яйцеклеток по всему миру, превратилось для меня в кошмар. Холодный, неумолимый и жестокий. Я чувствую себя изнасилованной. Использованной.

Жертвой.

А дети, рожденные без моего согласия, никогда не узнают о женщине, которая, скорее всего, отдала бы за них свою жизнь.

Грусть захлестывает меня, когда я падаю спиной на матрас и отодвигаю тарелку с недоеденным обедом в сторону. Постанывая от дискомфорта, я смотрю на свой живот — раздутый, болезненный и тяжелый. Такое ощущение, что в нем железный баскетбольный мяч.

Тарелка Айзека звякает о плитку рядом со мной, а я массирую свой вздувшийся живот, представляя, что в нем ребенок Джаспера. Как бы изменились мои ощущения. Как трагично осознавать, что этого никогда не произойдет.

Как бы выглядел наш малыш? Светлокожий, с копной мягких чернильных волос?

Ореховые глаза или голубые?

– Нашла уже что-нибудь интересное?

Я поднимаю глаза к потолку, подавляя приступ тошноты.

– Пока нет. Уверена, они не стали бы мне помогать.

– Должно же быть что-то.

– Я твержу себе это уже больше двух лет. Бесполезно.
– Слезы застилают мои глаза, и на мгновение потолок превращается в мягкое белое небо. Птицы чирикают и поют в самом дальнем уголке моего сознания. Солнечные лучи прочерчивают золотистые полосы по моему лицу.
– Думаешь, мое время вышло?

Учитывая, что Айзек, похоже, из тех, у кого стакан наполовину пуст, я не думаю, что хочу услышать его ответ.

А может, и хочу.

В конце концов, надежда ни к чему меня не привела.

Айзек подтягивает свою цепь ближе к стене, и я задаюсь вопросом, чувствует ли он мое поражение, сквозящее в каждом вырвавшемся слове.

– Не знаю, - говорит он, и в этом нет ничего, кроме честности.
– Полагаю, ты приносишь им огромные деньги. Избавляться от тебя не в их интересах.

– Мне повезло.
– Я закрываю глаза, когда облака надо мной превращаются в белые панели, лишенные всякой надежды.
– Ты когда-нибудь принимал решение, которое потом преследовало тебя?

– И не одно.