— Прости что? — Выпаливает она, сбитая с толку моей просьбой.

Это было скорее просьбой, чем приказом. Я достал плеть, и она отползла в сторону, словно надеясь на спасение. Забившись в угол, она закрыла глаза, а я хлестнул её плетью по голеням. На её глазах выступили слёзы, и она старалась изо всех сил сдержать их, а я знал, что если она не научится подчиняться, то её наказание от рук Джуниора будет гораздо хуже, чем всё, что я могу сделать, а она вынести.

Но она не желала подчиняться, решив бросить мне вызов, хотя её подбородок дрожал от напряжения, когда она сдерживала слёзы. Я опустился на стул и приказал ей снова ползти.

В её глазах читались нерешительность и вызов.

— Выбор за тобой, — солгал я.

Медленно, очень медленно, она наклоняется вперёд и встаёт на четвереньки. Она подползает ко мне, не отрывая от меня взгляда, и я не могу не скользнуть взглядом по её телу. В конце концов, она обнажена, и она великолепна.

Оказавшись передо мной, она останавливается и смотрит на меня своими угрюмыми глазами. Я сглатываю ком желания, который сжигает меня изнутри. Мне нужно уйти. Я не могу оставаться здесь, когда она стоит передо мной на коленях, её упругие груди в моих руках, и я не могу подавить растущее желание прикоснуться к ней.

— Ты голодна? — Спрашиваю я, но она не отвечает. — Подожди здесь, — говорю я, как будто она может уйти.

Когда за мной закрывается дверь, я делаю глубокий вдох. Почему-то воздух в этой комнате был спертым, как будто мне не хватало кислорода и мой мозг был истощён. Но я знаю, что это была лишь она. Она — та, кто высосала весь кислород из комнаты. Она — та, кто горит, как пламя, которое никогда не погаснет.

Я беру фрукты и нож и использую это время, чтобы собраться с мыслями. В глубине души мне хочется позвонить Старшему и отказаться от этой работы. Сказать ему, чтобы он поручил её кому-нибудь другому. Однако мысль о том, что кто-то другой может сделать с ней, останавливает меня. Это и Эверли — её благополучие становится невысказанной угрозой, тем, что заставляет меня подчиняться.

Когда я возвращаюсь, её взгляд прикован к ножу, как будто это спасательный круг. Во мне поднимается что-то болезненное при мысли о том, как она прижимает лезвие к моему горлу и режет, когда её обнажённое тело прижимается ко мне. Это может прекратить мучительный конфликт, который бушует внутри меня с тех пор, как я узнал правду о том, кто тот мужчина, который спас меня.

— Открой, — приказываю я, на этот раз более жёстко.

Когда я кормлю её, я не могу удержаться и прикасаюсь к ней. Её губы такие мягкие и полные, они нежно сопротивляются моему большому пальцу, и я представляю, каково было бы почувствовать их на своей коже. Я нежно обхватываю её шею пальцами, но при этом напоминаю себе, что она не принадлежит мне.

Она не отводит от меня глаз, показывая свою человечность, пока я ласкаю её тело, пытаясь сохранять дистанцию и одновременно выполнять указания Старшего. Я наклоняюсь вперёд, чувствуя жар её дыхания, и заставляю её отвести взгляд, обхватывая ладонями её грудь и проводя большим пальцем по соску. Мой член поднимается, когда я представляю, как беру её грудь в рот. Откинувшись на спинку стула, я позволяю ухмылке скользнуть по моему лицу, а она пристально изучает меня.

— Что должен означать этот взгляд?

В ее глазах вспыхивает безумие, словно она забывает, где находится, кто она и кто я. Она готовится к наказанию, но я не могу заставить себя ударить ее снова.

— Ничего, — бормочу я.

Она с радостью принимает у меня каждый фрукт. Прикосновение ее губ к моим пальцам вызывает у меня волну вожделения, которая разливается по моему телу. И не только по телу…

Мне необходимо прикоснуться к ней.

Приказав ей встать, я напоминаю себе, что именно для этого я здесь. Мне нужно, чтобы она привыкла к прикосновениям и тому, как я использую ее. Подняв ее руки над головой, я провожу ладонями по ее телу и опускаюсь на колени.

Она такая красивая, совершенная. Ее невинность окутывает ее, словно плащ, но ее аромат словно искушение. Она заслуживает того, чтобы ей поклонялись, а не наказывали.

Я прижимаю губы к ее животу, стараясь отогнать от себя мысли о том, что может сделать с ней Джуниор. Но они возвращаются. Я вижу ее безупречную кожу, покрытую синяками, ее глаза, пустые и безжизненные. Я бы предпочел видеть в них ненависть, чем такую пустоту.

Слеза скатывается по ее щеке, вырывая меня из состояния тоски. Я стираю ее большим пальцем и подношу к губам. У нее вкус соли и печали.

Я отодвигаюсь от нее, и она пытается прикрыться. Я представляю Джуниора на моем месте, представляю боль от его наказания и говорю ей, чтобы она никогда не пряталась.

Тогда я даю ей единственное, что могу. Единственное, чего она жаждет, кроме свободы. Я разрешаю ей задать еще один вопрос.

— Кто просил тебя об этом?

Я качаю головой, осознавая, что не могу дать ей ответ, который она ищет. Джуниор ясно дал понять, что эту информацию он должен раскрыть сам.

Она сглатывает, словно пытаясь скрыть боль, и я отворачиваюсь от нее, понимая, что мне пора уходить, прежде чем я прижмусь языком к ее щеке, желая ощутить вкус ее слез вновь.