Другим источником заботы было то, что растущее число солдат становились раздражительными потому, что им всё еще не дали отпуска, чтобы навестить свои семьи в Баварии. Алоиз Шнельдорфер заявлял, что солдаты начали беспокоиться, что если им не дадут отпуска, их жёны начнут спать с военнопленными. Иногда чувство тревоги солдат становилось настолько сильным, что они просто отказывались исполнять свои обязанности и уходили в самоволку, как это сделал в начала сентября, например, Генрих Мюнцер, сержант из Мюнхена. Терпение солдат всё более истощалось. Некоторые начинали огрызаться по малейшему поводу, независимо от последствий. Например, когда офицер приказал Ксавьеру Кристлю, пехотинцу из 6-й роты, прекратить курение и выбросить сигарету, которую тот курил во время переклички, Кристль сказал офицеру убираться к чёрту. В другом случае пехотинец из 8-й роты сказал своему сержанту следующее, когда тот приказал двигаться вперед на марше: "Поцелуй мою задницу; можешь сам нести мой ранец". Все эти случаи указывают на то, что ситуация в полку оставалась чрезвычайно неустойчивой и, похоже, могла сломаться при любом большом изменении в задачах, которые ставились перед солдатами полка Гитлера.

***

В течение лета солдаты 16-го полка могли слышать отдалённые звуки сражения на Сомме, бушевавшие на расстоянии примерно 70 километров к югу. Из читаемых солдатами сообщений, но что более важно – из рассказов возвращавшихся с Соммы войск, сражение на Сомме всё более представлялось гигантской чёрной дырой, продолжавшей всасывать новые войска. Всё более и более солдаты 16-го полка чувствовали, что это только вопрос времени – когда Сомма поглотит и их. Письма, которые Алоиз Шнельдорфер посылал своим родителям в 1916 году, ясно показывают, что он не считал, что война идёт хорошо. 19 сентября, например, он писал: "Я определённо считаю, что мы ещё не прошли через самое худшее; дела пойдут ещё хуже. К несчастью, война началась, её нельзя легко остановить… война не закончится вскоре в любой момент. Неминуемо у нас будет [еще одно] Рождество на войне".

Как стало известно товарищам Гитлера, обе стороны широко применяли на Сомме газы, которые без разбора убивали солдат, лошадей и крыс. Вид людей в противогазах приводил мулов в панику, и они бросались врассыпную. Только в одном сентябре немцы потеряли на Сомме 135 000 человек. В соответствии с донесениями с фронта британцы и французы беспрестанно продолжали напирать. А вскоре первое применение "гусеничного истребителя пулемётов" – который вскоре станет известен как танк – британцами в сентябре вызвало среди германских войск цепенящий ужас. К смятению немцев было похоже, что британцы наконец стали продвигаться вперёд. Они смогли захватить во второй половине сентября столько территории, сколько захватили в первые два с половиной месяца сражения. Постоянный дождь в сентябре превратил поле битвы на Сомме в море грязи, в котором тела – которыми питались крысы – служили для опоры ногам. В этом сражении, в конечном счете, сражались три миллиона человек. К концу сентября, в то время, когда британские газеты, как например Daily Post, полагали, что "единственным путём к миру является убийство немцев", стали распространяться слухи, что полк Листа собираются использовать на Сомме.

Новость о том, что солдаты из подразделения Гитлера должны были вскоре присоединиться к германским силам на Сомме, резко покончила с хрупким и неустойчивым подъёмом боевого духа, случившимся после сражения при Фромелле. К августу Густав Сканцони фон Лихтенфельс, командир 6-й резервной дивизии, уже пришёл к выводу: "В последнее время увеличилось количество случаев, когда солдаты уходили в самовольную отлучку как на короткие, так и на длительные периоды времени". Однако как только солдаты 16-го запасного пехотного полка узнали, что их развёртывание на Сомме было неминуемым, проблема обострилась.

После того как артиллеристы рассказали Людвигу Райнингеру из 11-й роты, чего следует ожидать на Сомме, Райнингер решил, что с него достаточно. 26 сентября, когда его рота стояла в Габордине в готовности для развертывания на Сомме, Райнингер и его друг Якоб Рейндль, которому, как и ему, было за тридцать лет и который пришел из сельской Нижней Баварии и не служил в армии до войны, и двое других солдат просто ушли. Они направились в Турнай, где Райнингер и Рейндль отделились от двух других солдат и сели на поезд в Мюнхен. Там они расстались и оба пошли в Нижнюю Баварию. Они прятались до тех пор, пока не услышали от товарищей по полку Листа, бывших в отпусках дома после сражения на Сомме, что битва завершилась. Тогда они оба пошли в ближайший офис резервной части своего полка и сдались. Рейндль заявил: "Я не хотел идти в окопы, потому что я боялся стрельбы".

Случай Райнингера и Рейндля наводит на мысль, что индивидуальное и коллективное поведение солдат определялось скорее первичными группами, к которым они принадлежали, нежели их ротами или полком в целом. Это там, среди своих непосредственных товарищей, солдаты говорили о своих страхах и о своём отношении к войне. Это к своей первичной группе у солдат было чувство принадлежности. Несомненно, что большинство первичных групп решило, что они будут продолжать сражаться по различным причинам, и это лояльность к членам первичной группы действовала как препятствие против дезертирства. Таким образом, полк Листа продолжал действовать как сеть свободно связанных первичных групп. Однако случай Рейндля, Райнингера и двух их сообщников был далеко не единственным. Более того, девятнадцать случаев дезертирства, самовольные отлучки и другие нарушения, связанные с неповиновением – более совокупного числа за первые шесть месяцев 1916 года – расценивались как достаточно значительные, чтобы передать их в военный трибунал 6-й запасной дивизии. Почти во всех из восемнадцати случаев подсудимые солдаты были мотивированы страхом быть направленными на Сомму. И эти случаи не включают те, что произошли в начале октября по пути на Сомму. Общей чертой дезертировавших солдат было то, что они выглядели бледными и смятенными, руки у них тряслись, и они дезертировали совместно, и либо они по меньшей мере говорили с товарищами о своих планах, либо получили помощь от остальных. Некоторые были погребены заживо в предыдущих сражениях и не могли оставаться уравновешенными, когда закрывали свои глаза.

Случаи неповиновения включали и историю Антона Хаймбахера, сельскохозяйственного рабочего из сельской местности Верхней Баварии и пехотинца, служившего во 2-й роте. Он ушёл пешком в самовольную отлучку 24 сентября в близлежащее селение Обер (Aubers), где прятался среди прусских солдат в их казармах и землянках четырнадцать дней, и всё это время его снабжали едой прусские солдаты. Случай Хаймбахера предполагает, что огромное число солдат, выбравших не идти в самоволку и продолжать службу, хорошо понимали тех людей, которые дезертировали. Они более не судили их как предателей, но смотрели на них как на товарищей, нуждавшихся в их помощи. Когда Хаймбахера в конце концов арестовали, он сказал, что дезертировал из страха перед Соммой. Он также заявил, что его изначальная лояльность была к Минтрахингу, его деревне. Он безразличен к национальной идентичности, утверждая: "Мне всё равно, буду ли я [после войны] баварцем или французом".

Обратите внимание, что выбор, допускавшийся Хаймбахером, был между баварцем или французом, даже не упоминая национальную германскую идентичность. Его случай является напоминанием о том, что по меньшей мере некоторые немецкие солдаты из сельской местности, подобно своим коллегам из сельской Франции, всё еще не имели понятия национальности. Для многих баварских фермеров их религиозная идентичность была единственной имевшей значение, как очевидно из вводного предложения в рукописи без даты лекции, данной с целью "патриотического инструктирования" во время второй половины войны: "Фермеры часто говорят, что им всё равно, останется ли Эльзас-Лотарингия немецкой или станет французской, потому что они будут продолжать сеять свои семена, собирать урожай зерна и картофеля и пахать свои поля, независимо от того, французский или германский флаг будет развеваться над Страсбургом".