Быть может, Ямбор действительно верил в эту версию событий, сколь ни своекорыстным было рассказывание этой истории. И всё же его свидетельство определённо следует рассматривать как выдумку. Даже если мы будем игнорировать тот факт, что ни одно из военных и медицинских досье Гитлера не упоминает о ранении в область живота и что Гитлер не должен был быть "найден", поскольку он был ранен не на поле боя, но в блиндаже вспомогательного персонала полкового штаба, всё равно рассказ Ямбора вовсе не убедителен. Даже если Гитлер действительно потерял одну из своих тестикул и был спасён Ямбором, почему он должен был помнить как судьбу, так и имя этого отдельного, всё ещё полностью неизвестного, незначительного солдата, когда он за время войны должен был встретить сотни, возможно тысячи раненых солдат?

Если мы можем поверить мемуарам Фрица Видермана, Гитлер беспокоился о том, что ранение означает, что он должен покинуть полк. Он говорил Видерману: "Дела не так уж плохи, господин подполковник, а? Я могу остаться с вами, остаться с полком". Ранение Гитлера на самом деле было лёгким, как проясняет батальонный список ранений, официальный баварский список потерь, равно как и воспоминания Видермана, но оно было достаточно серьёзным, чтобы послать домой свидетельство о ранении.

Когда Гитлер описывал инцидент в Mein Kampf, то истинное значение его ранения не было достаточно драматическим для честолюбивого диктатора. В своей типичной манере он приукрашивает историю:

В конце сентября 1916 года моя дивизия была послана в сражение на Сомме. Для нас это было первым в серии тяжёлых схваток, и создавшееся впечатление было таким, что это настоящий ад, а не война. На протяжении недель непрерывного артиллерийского обстрела мы стояли твёрдо, временами уступая немного территории, но затем беря её обратно, и никогда не сдаваясь. 7-го октября 1916 года я был ранен, но по счастью был способен вернуться в наши ряды, а затем мне было приказано отправиться санитарным поездом в Германию.

Сходным образом Игнаций Вестенкирхнер будет неверно заявлять в 1934 году, что при обстреле 5 октября "четверо из нас погибли, а семеро других лежали, тяжело раненые, проливая кровь на землю. Осколок нанёс глубокую рану ему на лице". В соответствии с выдуманным рассказом Вестенкирхнера, Гитлер сражался ещё неделю на Сомме, когда "он пробегал как пуля между взрывавшихся мин и горящих домов, так что большей частью его собственная одежда была опалена на его спине". Условия были настолько плохими, что "потребовалось шесть посыльных, чтобы доставить сообщение". По общему мнению, только Гитлер и Шмидт всё ещё вызывались доставлять сообщения, что привело к ранению Гитлера: "На этот раз вернулся только Шмидт. Гитлера ранило в левую ногу. Позже полковые санитары на носилках принесли его…" Подобный, равно выдуманный рассказ был сообщён Бальтазаром Брандмайером в его ненадёжных прогитлеровских мемуарах. Свидетельства Брандмайера и Вестенкирхнера, возможно, являются истинным источником истории Ямбора, поскольку в их мемуарах заявляется – как и в рассказе Ямбора – что Гитлер был ранен на поле боя, а не внутри блиндажа.

Правда в том, что Гитлер, который нигде в Mein Kampf не упомянул о том, что после первого сражения он был посыльным, а не фронтовым солдатом, не был неделями под "непрерывным артиллерийским обстрелом". К тому времени, когда он был ранен 5 октября (не 7 октября, как утверждал сам Гитлер), он провел в битве на Сомме только четыре дня. Гитлер также лгал о том, где он был ранен, утверждая, что он должен был вернуться в немецкие окопы, подразумевая, что он был ранен как солдат на линии фронта, а не в полковом штабе в деревне в 2 километрах от фронта.

Более того, из-за сильного дождя между 2 и 7 октября британские воздушные наблюдатели были спущены на землю, и тем самым британская артиллерия была сильно ограничена. Пока Гитлер был на Сомме, британские войска, оружия, танки и снабжение едва ли могли перемещаться из-за ужасающих погодных условий. Так что серьёзные операции британцев против полка Листа не начинались до 7 октября. Когда 7 октября, в тщетной попытке прорваться через ряды немцев, британская шрапнель, взрывающиеся газовые снаряды и огонь пехоты забрали жизни 104 человек из полка Листа и когда солдаты делали вид, что они ранены, просто чтобы их убрали с Соммы, Гитлер, Бахман и Шмидт были уже в безопасности в армейском госпитале в Гермиес далеко от линии фронта. Когда британские снаряды разрывали на куски людей, как Генриха Лангенбаха, еврейского солдата и оперного певца, или погребали их заживо, командир 1-го батальона предупреждал, что боевой дух был настолько низок, что он не может гарантировать того, что его люди будут оказывать сопротивление какой-либо будущей атаке противника. Более того, когда у солдат 16-го полка возникло впечатление, что их сменят только после того, как потери их части превысят 50 процентов, Гитлер уже был на санитарном поезде в Германию.

Несмотря на ужасные условия, которые должен был переносить 16-й полк, его всё ещё не выводили из боя, поскольку германский план сражения требовал, чтобы каждая пехотная дивизия, развёрнутая на Сомме, любой ценой удерживала позицию в течение двух недель, прежде чем её можно было сменить. Кронпринц Руппрехт описывал трудное положение германских войск следующим образом: "Почти полное превосходство противника в воздухе до недавнего времени, превосходство их артиллерии в точности и в численности, и исключительное качество того оружия, что есть у них, позволяют им полностью сокрушать наши оборонительные позиции… Наши солдаты могут лишь лежать в снарядных воронках, без защиты или укрытий… Также они часто не могут есть на передовых позициях из-за запаха трупов, и спать они тоже не могут". Не только лишь шрапнель от взрывов гранат и мин делала таким смертельным артиллерийский огонь. Он был таким летальным из-за ударных волн от взрывов, которые разрушали наиболее легко сжимаемые ткани тела, расположенные в лёгких. Повреждение этих тканей, другими словами, "крошечных, нежных воздушных мешочков, в которых кровь поглощает кислород и выделяет двуокись углерода", было описано следующим образом: "Ударная волна взрыва сжимает и разрывает эти мешочки. Затем кровь просачивается в лёгкие и затопляет их владельца, порой быстро, в течение десяти или двадцати минут, порой в течение нескольких часов".

С каждым днём ситуация ухудшалась. 9 октября 1-й батальон отмечал: "Боевой дух низкий. Нервы [солдат] истощены". Более того, психологическая депрессия была на подъёме. 10-го октября в батальонном дневнике записано: "Войска становятся ненадёжными, если не придёт замена… Даже во время умеренного артиллерийского огня [люди] ведут себя так, будто они сошли с ума". Оценка следующего дня была такой: "Войска на первой линии все не представляются надёжными… Новые солдаты также психологически слишком слабые… В этом огне новые пополнения бесполезны". 12-го октября солдаты полка покидали свои позиции толпами, явно ощущая себя предоставленными своей судьбе своими командирами. В одном случае пятнадцать человек из 4-й роты совместно отошли в тыл. Пришлось отдать приказ военной полиции останавливать солдат, покидающих свои посты и возвращать дезертиров на фронт. Даже Эмиль Шпатни, который с весны был командиром 16-го полка, сломался под напряжением битвы и возможно также под грузом ответственности, которую он ощущал за смерть столь многих своих солдат. Находя утешение в бутылке во время битвы на Сомме, Шпатни почти постоянно был настолько пьян, что часто был не в состоянии подписать приказы по полку, подготовленные для него его адъютантом. По инициативе офицеров 16-го полка Шпатни был в конце концов освобождён от своей должности в следующую весну, поскольку он стал помехой.