Примирим участников горячих дебатов 1980-х (Historikerstreif – спор историков) на тему связи между коммунизмом и национал-социализмом, чтобы позволить наиболее важному в роли антибольшевизма в подъёме нацизма просто войти в сознание "обычных" немцев, а не оправдать их поведение. Равным образом это не приравнивает насилие большевиков с Холокостом или игнорирует собственное насилие Freikorps после войны. Объяснить – не означает оправдать; сопереживать не значит симпатизировать. Хотя существование Мюнхенской Советской республики было conditio sine qua non[18] для растущей приемлемости протофашистских групп в Мюнхене весной 1919 года, это не снимает какую-либо ответственность за последующие события с праворадикальных групп и их сторонников.

По своему происхождению национал-социализм и фашизм интеллектуально не были ни ответом на большевизм, ни продуктом Первой мировой войны. Однако вовлечение праворадикальных и фашистских политических групп в подавление большевизма в Баварии принесло увеличение легальности, но не масштабной прямой поддержки их политических целей для групп, которые прежде были на окраинах политического спектра. Другими словами, Советская республика позволила праворадикальным группам стать серьёзной политической силой до той степени, насколько люди воспринимали их как оплот против коммунизма, в то же время не обязательно вглядываясь слишком пристально в то, каковы были настоящие политические цели фашизма. Безусловно, это умеренное правительство распорядилось устранить Советскую республику. Однако после краха коммунистического режима паранойя радикальных правых по отношению к большевизму, по меньшей мере, по видимости, представлялась менее безумной. Более того, увеличивающееся число баварцев, которые никогда не голосовали на свободных выборах за праворадикальные партии, начали, по меньшей мере уважать гипернационалистические группы как защитников Баварии от социализма и большевиков, даже если они не были согласны со всем в политике протофашистских групп. Так что вследствие легальности Советской республики возрастающее число баварцев начнут рассматривать праворадикальные группы как надёжный инструмент, или, можно сказать, как полезных идиотов для продвижения своих собственных политических идей, даже если они не поддерживали активно суть идеологии этих групп. С перспективы 1920-х опыт Баварской Советской республики и большевизма в России был реальным (даже если вероятность большевистского переворота в Германии была весьма незначительной, в самом лучшем случае), в то время как ужасы Третьего Рейха всё ещё были далеко в будущем. Страх большевизма перешёл в паранойю и закрыл глаза многим баварцам на насилие радикальных правых.

Радикальный антисемитизм также увидел теперь резкий рост, поскольку крайне правые изображали правительство Айснера, Совет Никиша и Баварскую Советскую республику как еврейскую уловку, что делал легче факт, что Айснер и большинство выдающихся лидеров Советской республики были еврейского происхождения. Однако иронично то, что две из трёх партий Веймарской коалиции и мирной резолюции рейхстага были традиционными политическими домами германских евреев, а не групп, поддерживавших Советскую республику. Более того, одним из "белых" заложников, расстрелянных "Красной Армией", был еврей. И всё же в националистическом сознании всё большего числа баварцев – и увеличивающегося числа жителей Восточной и Центральной Европы примерно в это же время – большевики и евреи стали равнозначными понятиями. Например, на Терезиенштрассе, недалеко от того места, где Гитлер жил до войны, в июле 1919 к стенам домов были прикреплены куски бумаги размером с визитную карточку, на которых были слова: "Расовый позор! Женщины Германии, опасайтесь евреев! Они будут обращаться с вами как с предметом потребления и осквернят вашу кровь!! Вы хотите иметь еврейских детей?"

Всё же в сравнении с распадавшимися частями бывшей царской империи – где во время революционного периода и последовавшей гражданской войны было убито более 150 000 евреев, в послевоенной Германии произошло относительно мало случаев физического насилия по отношению к евреям. В то время, как множество фермеров в сельской местности Южной Баварии начали жаловаться на еврейских мошенников и спекулянтов во время революционного и послереволюционного периода, они также были склонны исключать из такой критики местных евреев в их собственных общинах. Расовый антисемитизм в то же время почти отсутствовал в сельской местности Южной Баварии, равно как и сельское население не возлагало вину за проигранную войну на евреев. Несмотря на своё членство в антикоммунистической милиции в 1919 году, Ганс Остермюнхнер продолжал поддерживать хорошие деловые отношения с местными еврейским торговцами скотом на протяжении 1920-х. Арнольд Эрлангер, сын Леви Эрлангера, который служил в 6-й роте во время войны, заявлял, что в годы Веймарской республики у его отца не было никаких проблем, когда во время путешествий на поезде он молился при помощи ручных "тефиллин" (еврейские молитвенные свитки), обёрнутых вокруг его рук. Он вспоминает в своих мемуарах, что отношения между евреями и неевреями в Ихенхаузене были дружелюбными, когда он рос там в послевоенной Германии:

Я не могу припомнить каких-либо неподходящих или антисемитских замечаний, или даже инцидентов другого рода… Когда бы ни происходили [христианские] процессии, мы наблюдали и вели себя уважительно. Мы, дети, очень уважительно здоровались с католическим священником Зинцем и были горды, когда нам разрешалось пожать ему руку. Я также должен отметить, что во время службы перед Днём Искупления христианские мужчины, женщины и дети сидели на галерее синагоги и слушали… 1-го января наш раввин приходил к отцу Зинцу пожелать ему счастливого Нового года. Священник также приходил пожелать нашему раввину всего хорошего на наш Новый год. Если коротко, большинство людей в Ихенхаузене уважали нас, а мы уважали их. Мы были немцами, но могли жить нашей иудейской жизнью. Только с появлением Гитлера и "захватом им власти" всё это изменилось.

Расизм и антисемитизм в Мюнхене также были ограничены незначительным, но чрезвычайно крикливым меньшинством. В действительности рядом с расистскими антисемитскими инсинуациями на Терезиенштрассе в ответ появились другие листки бумаги: "Не евреев, но военных спекулянтов и партии Отечества следует обвинять в нашем несчастье. Это они в действительности предатели Отечества. (Смотри разоблачения Эрцбергера) … Расистская ненависть – это идиотизм. … Ваша мегаломания была крахом Германии". Даже Генрих Гиммлер, который в то время был студентом в техническом университете Мюнхена, не был ещё расистским антисемитом во время революционного и послереволюционного периода.

***

В то время как число ветеранов 16-го полка, присоединившихся к радикальным правым в начале 1919 года, было небольшим, количество присоединившихся к крайне левым было ещё меньше. Так же, как сегодня невозможно полностью приподнять туман истории над вовлечением ветеранов во Freikorps, одинаково трудно установить, сколько людей из полка Листа служили революционному правительству весной 1919 года. Однако, число ветеранов, поддерживавших революционное правительство, было очень небольшим, что уверенно показывают как результаты выборов в Солдатские Советы среди людей 16-го полка в конце 1918 года, так и результаты баварских и национальных выборов в январе. Тем не менее мы знаем с определенностью, по крайней мере относительно одного ветерана, служившего революционному режиму. Он был бывшим членом вспомогательного персонала полкового штаба. Этот человек был не кто иной, как ефрейтор Гитлер.

Возможно, что это удивительно, но вернувшись в Мюнхен, Гитлер никак не действовал в соответствии со своими позднейшими убеждениями. В действительности его действия на протяжении пяти месяцев после возвращения в Баварию не показывают вовсе никакой последовательности. Они полны противоречий и показывают глубоко дезориентированного человека без ясного душевного компаса, который провёл бы его через послевоенный мир. Гитлер, который в скрупулёзных деталях описал в Mein Kampf все другие периоды своей жизни, на большой скорости проскочил первые пять месяцев после своего возвращения в Баварию, включая период времени Баварской Советской республики, как если бы он что-то скрывал – а у него было много, что скрывать.