Тётя при появлении племянницы встала, её дети поднялись вслед за ней, и все они замерли, напряжённо рассматривая Машулю, а она, увидев нежданных гостей, остановилась сделав всего два шага в гостинную и через пару секунд полувопросительно произнесла:

— Валентина Григорьевна?

На что тётя, резко выдохнув, сделала несколько быстрых шагов навстречу Маше, обхватила её лицо руками и зашептала:

— Деточка, бедная… Как же такое случилось-то?

Сестрёнка сначала стояла опустив руки и ни на что не реагировала, но потом обняла тётю и, уткнувшись ей в грудь, заплакала. Минуты не прошло, как плач перешёл в рыдания. Валентина Григорьевна продолжала ещё что-то шептать и гладить Машулю по голове и при этом по лицу её тоже текли слёзы, но рыдания ей остановить не удавалось.

Ох, блин, прорвало сестрёнку. До этого она всех родственников отца врагами считала, а сейчас, получается, признала тётю. Блин, а мне и не утешить её; стою, как дурак, и не знаю, что делать.

В такой неловкой ситуации первой сориентировалась Софа: чтобы дать тёте с племянницей пообщаться наедине, попросила меня отвести Машиных двоюродных братьев к себе в комнату и занять их беседой, что я и сделал. Уже там я познакомился со вторым из братьев Мишки и Машки — двенадцатилетним Егором. Постепенно мы разговорились, и я узнал, как они у нас в гостях очутились. Да, Константин не смог не рассказать матери о встрече с внезапно пропавшей когда-то двоюродной сестрёнкой. Не умолчал он и о причинах её пропажи, поведанных мною.

Для Валентины Григорьевны рассказ сына об изгнании близкими родственниками жены и детей её почившего родного брата — Владимира Повойского — оказалался чудовищной неожиданностью. Особенно её поразило, что муж, умерший два года назад, мог принимать в этом безобразии непосредственное участие (повезло козлу, не успел я до него добраться). Ранее она полагала, что мать Машки и Мишки продала имущество, оставшееся от мужа, и, купив где-то в деревенской глуши имение, уехала туда, почти никому о том не сообщив, и разорвала все связи. Так её муж сказал, сама же она на момент изгнания семьи брата, беременная третьим ребёнком, в тяжёлом состоянии лежала.

Естественно, Валентине Григорьевне захотелось убедиться в правдивости этого неприятного известия, и она отправилась к проживающим в Петербурге родственникам за разъяснениями, вот там в тяжёлой беседе с одним из братьев мужа всё изложенное ей сыном и подтвердилось. Имущество её брата было поделено между тремя семьями: родовой особняк Повойских и помещичья усадьба достались её семейству, а торговые предприятия разделили меж собой остальные.

После уж Софа пояснила мне, что муж Валентины Григорьевны заявил жене о чесной покупке особняка и усадьбы, а на самом деле переход имущественных прав был оформлен подложно, с помощью продажного поверенного Машкиного отца. Ловко и быстро главы трёх семейств свою грязную аферу провернули, об ограблении родственников никто из окружающих и не догадывался. До нашего появления.

М-да, такая вот петрушка. Мне, чёрт возьми, и не представить, как женщина, девять лет состоя в браке с дворянином, могла по воле родственников покорно сесть в телегу и уехать, ничего не испросив для себя и своих детей. Это ж какой забитой и затюканной надо быть!

К чести Валентины Григорьевны надо сказать, что она, всё это выяснив, сразу же поехала к Маше с извинениями. Ну а когда я разговаривал с её сыновьями, тётя, вволю наплакавшись вместе с племянницей, в присутствии Софьи Марковны и графа Ростовцева объявила об отказе от родового особняка Повойских в пользу Маши. При этом добавила: была бы здесь Машина мать, она, конечно, отдала бы особняк ей, а так придётся Машуле самой с матерью разбираться. Да и с братом Мишкой тоже.

Единственно, Валентина Григорьевна просила дать ей время на переезд: они как раз в особняке Повойских сейчас живут, но летом, когда освободится другое их жильё (семейство у них отнюдь не бедное), они особняк покинут. А вот про усадьбу Повойских нужно забыть, она давно продана, но деньги, вырученные за неё, Валентина Григорьевна готова отдать Машуле.

Честно говоря, я от такой новости был в шоке, впрочем, как и сестрёнка, а узнав размеры особнячка, — двухэтажный домик, аж двадцать пять комнат! — вообще обалдел. Валентина Григорьевна, можно сказать, святой человек по нынешним временам. Ой, да о чём я говорю, по любым временам святой, а если учесть ещё пятьдесят четыре тысячи рублей, что она за усадьбу собирается отдать, то святой в квадрате.

Ха, а Машка, получается, теперь, как и я, обеспеченный столичный домовладелец. Причём завидная невеста, с богатым приданым, и, что греет мою грудную жабу, мне для этого ничего предпринимать не пришлось. Хм… но встаёт вопрос: сообщать ли её матери о частичном возврате имущества? Оно ж вроде семейное. Ай, ладно, потом разберёмся, в следующем году в Красноярск приедем и со старшим братиком всё обсудим.

Кстати, Валентина Григорьевна предлагала племяннице усыновление и совместное проживание, но Машуля, к радости Ростовцева и Софы, отказалась. Да уж, я вот только не пойму, чего они боялись, лучше, чем наша семейка… точнее, уже клан, ей нигде не найти. Меж тем встречаться с родственниками сестрёнка не прочь и даже довольна будет, если мы станем ходить друг к другу в гости. Хотя это, конечно, касается не всех родственников. Ещё два семейства, что участвовали в разграблении имущества Владимира Повойского, о Маше и знать не желают и, соответственно, отдавать ей уворованное не собираются.

Ну, с этими господами я ещё пообщаюсь, и с продажным поверенным отца, разумеется, тоже. Ох, как мне хочется пощупать этих богатеньких буратин за жирные бочки!

При расставании Валентина Григорьевна пригласила наше «семейство» отобедать завтра у них, и мы приглашение приняли. Надо налаживать контакты; судя по поведению Софы, да и по моим собственным впечатлениям, тётя у Машки — человек неплохой.

И да, в воскресенье у Валентины Григорьевны мы посидели прекрасно, познакомились с её третьим ребёнком — Валентиной, очаровательной девочкой семи лет, очень тихой и постоянно стесняющейся. Пообедали общей компанией, в шикарной гостиной за огромным столом, за которым поместились и взрослые, и дети. Затем я и Машуля развлекали народ пением, а после сестрёнка, спросив у хозяев разрешения, потащила меня на осмотр особняка. Это же дом, где прошло детство Мишки и Машки, вот она и старалась показать мне, как и где «мы» жили — я ж как бы у Софы на фазенде во время болезни всё забыл.