Я его понял. Он просто не хотел, чтобы его считали воином. Того, кого раньше просто считали затворником. Прыгуном, но не убийцей. Посмотрев, что творят шагающие в других мирах, я бы тоже не стал афишировать такие вещи.

Теперь бы не стал.

— Тогда кто? — повторил я.

Он посмотрел вперед.

— Нам надо набрать сушняка для костра. Собирать уже сейчас, у следующей стоянки его не так чтобы много, я помню.

— Я постарался оставить там запас, когда проходил в последний раз.

Он кивнул:

— Это хорошо. Но давай наберем побольше. Разожжем костер, эта ночь обещает быть прохладной. И я расскажу тебе одну историю. Она не будет ответом, но, может быть, станет чем-то похожим на него.

— Знаешь, почему я не пошел назад, навстречу варварам, в поисках источника, который решил перекроить этот мир? Не потому, что боюсь, или мне все равно. Не из-за этого.

Большой костер из лишайников не разведешь, но стоянка была выбрана удобно, мы спрятались от ветра, и даже крохотный огонек согревал. А еще разгонял темноту вокруг.

Идрис лениво жевал рыбу, спешить этим вечером было уже некуда. Не нужно было никуда идти, никто не ходит в темноте по камням, в этих местах, где к тебе не прибудет спасательный вертолет и не увезет тебя в госпиталь по страховке. Не нужно было торопливо заглатывать еду.

Не нужно было спешить с рассказом.

— Я просто не хотел возвращаться. Идти по тому берегу — это как идти по собственным воспоминаниям. По своему прошлому. Ты же пришел, с другой стороны, но ты тоже явно прошел немало. Не думаю, что ты бы хотел возвращаться.

— Мог бы. Поговорить со старыми знакомыми.

— Вот-вот. Теперь представь, каково это, идти по пепелищам, по местам, где от твоих знакомых остались только могилы, и это только у тех, кому повезло. Идти, смотреть на их пустые убежища, вспоминать, как проводил в них ночи, как разговаривал с этими людьми, из которых никого уже нет в живых. И чем дальше бы я уходил, тем глубже в прошлое бы возвращался. Туда, где, возможно, моих старых собеседников даже не убивали варвары, а они просто давно умерли собственной смертью.

— Далеко же ты зашел.

— Этот мир, этот берег, велик. Когда я только начинал путь, то думал, что смогу обойти весь континент, сделать карту всего побережья лишайников. Но в какой-то момент я понял, что моей жизни в этом мире может и не хватить.

— И ты сдался у пустоши?

— Я просто остановился. Передохнуть. Там, внизу, жили хорошие люди, много хороших людей. А пустошь — ты просто плохо представляешь, сколько таких пустошей вдоль берега. И многие из них значительно тяжелее, и больше, чем эта. Если варвары прошли те, то и эта их не остановила бы. А еще, это дает тебе хороший намек, как давно продолжается это нашествие. Как далеко нам придется идти, чтобы встретить хоть кого-то. Друга или врага — неважно. Но сейчас я не об этом.

Он аккуратно взял еще кусочек сухого лишайника и положил в костерок, после чего продолжил:

— Побережье большое, и везде живут люди. Тут любой, любой из прыгунов, который выжил больше чем в одном мире, быстро понимает, что этот мир, эта цивилизация создана прыгунами. Не специально, но создана. Тут они не редкость. Тут даже у родившихся здесь, у одного из сотни, открывается этот дар.

— Ну как не редкость, — усмехнулся я. — Ты первый, кого мне удалось найти.

— Мы просто не совпадаем. Чем больше миров в кармане, тем меньше вероятности встретиться в одном. А местные жители, большинство, хоть с одним шагающим, да знакомы. Или хотя бы когда-то видели. Побережье большое, и везде живут люди. И на каждом куске берега ходят свои легенды. Там далеко-далеко, в сотне переходов отсюда, мне рассказали одну…

'Прыгуны приходят в этот мир и уходят. О многих из них мы не знаем, потому что они никогда не выходят к людям. Многие просто не выживают, потому что впервые оказываются в этом мире глубоко внутри материка. Где еще никто не выжил — без еды, без костра, без тех, кто смог бы помочь.

Мы живем на этом берегу, словно в плоской вселенной, в которой только одно измерение — наш берег. Линия, и только ее изломанность напоминает нам о том, что есть что-то, кроме нее. Что в этом мире больше измерений, и, рано или поздно, нам придется раздвинуть свое сознание, поплыть через море, погрузиться в пучину океана. И самое сложное — забраться внутрь материка. Найти туда дорогу.

Но знающие люди, старые люди, говорят, что есть Слой.

Знающие люди говорят, что Слой — это шагающие, а может быть, и не только они, которые ищут эти пути давным-давно. Они занялись этим не сегодня, и не вчера, а поколения, может быть, тысячелетия назад. И за это время настолько привыкли к трудностям, к тому, что им надо выживать там, где нет ничего, что перестали общаться с линейными, с береговыми людьми. Вплоть до того, что их никогда никто не видел. Никто не помнит об их существовании. И даже легенды, сказки знающих людей — всего лишь сказки, и все больше и больше становятся только выдумками.