— Мы можем рассчитывать на запасы, собранные в городе. Их хватит нам на первое время, но кто будет сражаться? Весь наш ландштурм и те горожане с крестьянами из долины, которых мы сможем призвать и вооружить, — это не та армия, которая сможет бросить вызов Наполеону. Мы постараемся переиграть маршала Мюрата, но, в случае нашего просчета, французы разорят всю Здешовскую долину и начнут осаду города. И это тоже нужно предусмотреть, как вариант худший, но вполне вероятный, если военная удача оставит нас. Потому все те три тысячи крестьян, живущие в долине, должны быть подготовлены к эвакуации за городские стены. Они простые мирные люди, которые не совсем понимают, что такое война. И наше дело разъяснить им, что их может ждать, если они не подчинятся приказу эвакуироваться, а французы прорвутся, — говорил граф.

В зале раздались недовольные голоса местных баронов. И их предводитель Томаш Моймирович с горячностью в голосе возразил главнокомандующему:

— Но мы должны не прятать людей за стенами, а вдохновлять их на битву! Мы должны показать, что сражаться с неприятелем — это не только долг для каждого мужчины, но и возможность защитить свои дома, свои семьи и прославиться подвигами, черт возьми!

Его глаза горели, но граф и эрцгерцог лишь покачали головами, понимая, что простые крестьяне, никогда не служившие в армии, вряд ли найдут вдохновение в битве с наполеоновскими солдатами. А я, чувствуя нарастающее напряжение, попытался вернуть дискуссию в конструктивное русло, сказав:

— Вряд ли из необстрелянных крестьян и горожан сразу получатся отличные солдаты. Понадобится время, чтобы их обучить. Но, их вполне можно будет использовать при обороне крепости. Что же касается наших наступательных действий, то мы должны быть реалистами. Я бы не стал рассчитывать на то, что откуда-то придет помощь. Даже если предположить, что Кутузов быстро получит мое письмо и добьется выделения войск для Великой Моравии от императора Александра, немедленно собрать войска и прислать их к нам он просто не сможет по той простой причине, что русским солдатам понадобится длительный переход в сотни верст, чтобы добраться сюда. Потому ждать быструю помощь от России не имеет смысла. И, смею заметить, что и князь Шварценберг, и эрцгерцог Карл Австрийский вряд ли смогут появиться возле Здешова в ближайшее время…

— Иными словами, вы считаете, князь Андрей, что мы останемся по-прежнему одни против Мюрата, когда он пойдет в атаку? — перебил меня барон Томаш. Но, я продолжал:

— Да, вы правильно поняли. Я считаю, что нам придется самим сражаться за Здешов. Потому я предлагаю планировать наши действия, не надеясь ни на чью помощь.

Мои слова вызвали тишину. Каждый из присутствующих понимал, что весь замысел мятежа находится словно на краю пропасти, где каждый неверный шаг может стать гибельным, и единственная надежда остается лишь на мужество каждого бойца. Тем не менее, офицеры знали, что необходимо не только защищать долину и город собственными силами, но и постараться атаковать противника эффективно. Поскольку только решительная атака сможет принести победу. Любой из мятежных офицеров чувствовал, что впереди ждет не просто битва, а испытание духа, которое определит, кто они есть на самом деле: мечтатели о Великой Моравии или воины, способные бросить вызов маршалу Мюрату и победить его на поле боя.

Только перед рассветом я наконец-то добрался до той новенькой казармы в конце одной из городских улиц, где разместились мои солдаты. Дорога туда была достаточно долгой и, пока я ехал на коне, в моей голове все еще звенели слова длительных споров и пререканий прошедшего дня и половины ночи. Обсуждение ближайших планов получилось трудным, но командование мятежников, казалось, не оставляло места для сомнений в нашей победе. Но, несмотря на все эти победные планы, в душе моей засела тревога, как будто предчувствие надвигающейся буря.

Уже от входа в караульное помещение до меня донесся богатырский храп Федора Дорохова. Поручик прямо там и заснул, едва его привезли на бричке денщики майора Леонарда Моравского и отдали нашему караулу после попойки в офицерской таверне. И теперь, развалившись на сундуке с боезапасом, он выдавал такие «трели», что караульные не смогли бы заснуть при всем желании. В то же время, будить командира и переносить его на другое место, более подходящее для сна, бойцы не рисковали, зная, что Дорохов, когда пьяный, обладает весьма буйным нравом и легко может пустить в ход кулаки. Слушая громкие переливы храпящих «аккордов», служивые, стоящие на постах, обменивались усталыми взглядами, наполненными иронией.

Они знали, что будить командира и переносить его на другое место — задача неблагодарная: Дорохов, когда пьяный, обладал буйным нравом и легко мог пустить в ход кулаки. Но в этот момент, когда я появился на пороге, солдаты приободрились. Они видели в моем лице справедливое начальство, которое, наверняка, быстро наведет порядок.

— Переносите поручика в офицерскую комнату! — скомандовал я сразу же. Мой голос прозвучал твердо, и солдаты, не раздумывая, взялись за ноги и руки Дорохова. А он, открыв один глаз, посмотрел на меня хмельным взглядом, и пробормотал, улыбнувшись:

— Да вы, ротмистр, как я погляжу, получили уже чин австрийского полковника… Не знаю даже, стоит ли поздравлять… Союзники у нас неважные… Хотя пиво у них отличное…

В его интонациях смешивались недоумение и пьяная пренебрежительность к обстоятельствам. И его слова, полные сарказма, заставили меня усмехнуться. Это был тот самый Дорохов, которого я знал: даже находящийся в состоянии сильного опьянения, он сумел найти повод для шутки. Но мне все-таки стало грустно, что в выпивке Федор не знает меры.