Люсьенн засмеялась и отпила глоток вина.

— Серьезно, Фрида. Я по-прежнему тебя не понимаю. Ты чуть не умерла от горя, когда Диего и твоя сестра… ты понимаешь, о чем я. А теперь сама завела любовника, и это не просто безобидный флирт. Объясни.

— Только не подумай, что Ник — моя первая интрижка.

— Да это вообще не интрижка, — возразила Люсьенн.

— Ты права. Я просто хотела сказать, что у меня и раньше случались легкие романы. Но до серьезных отношений не доходило. С Ником все по-другому. Если бы мое сердце не было занято Диего, — она отложила сэндвич и поднесла руку с кольцом к сердцу, — я бы осталась с Ником. Я люблю его. Но Диего люблю еще больше. — Она снова взялась за сэндвич, но рука остановилась на полпути ко рту. — Надо смириться с тем, что мы с Диего не можем любить друг друга на равных. Один из нас всегда обречен терпеть поражения. За последнее время я это поняла. Теперь давай поговорим о чем-нибудь другом. Не хочу портить впечатление от пастромы.

На следующее утро Фрида проснулась и лениво потянулась, а затем прижалась всем телом к мужчине рядом с ней. Хотя окно было закрыто, с улицы доносился шум. Квартира Ника располагалась на одном из последних этажей небоскреба, но суета большого города проникала и сюда. Снаружи стояла холодная нью-йоркская зима, а в квартире, напротив, было жарко, как в печке, потому что отопление нельзя было отрегулировать.

На мгновение Фрида затосковала по мексиканскому климату. Как все-таки здорово, когда можно просто выйти на улицу и понежиться на солнышке! «Я здесь уже пять долгих месяцев, — подумала она, — не пора ли домой?»

Осторожно, чтобы не разбудить Ника, она повернулась, чтобы посмотреть на любовника, и осторожно погладила кончиками пальцев его закрытые глаза, которые всегда смотрели на нее с такой любовью. Мюрей был очаровательным и чувствительным, нежным и внимательным любовником. Еще он отличался умом и талантом, и Фрида искренне восхищалась его фотографиями. Им было весело вдвоем; Ник ее понимал. Он носил возлюбленную на руках и уже дважды просил выйти за него замуж. У него был только один недостаток: он не был Диего.

Фрида шумно вздохнула и замерла, подумав, что разбудила Ника. Но нет, он спал, и художница пристроила голову у него на плече, чтобы еще немного вздремнуть. Но сон не шел. «Почему я цепляюсь за человека, который причинил мне столько боли? — думала она. — Почему не могу просто остаться с Ником? Может, стоит хотя бы попробовать?»

Внезапно перед глазами у нее возник образ: она в белом платье и короткой кофточке на синем фоне. Но в груди зияет большая дыра, а кровоточащее сердце лежит у ее ног. На картине Фрида плачет, по щекам катятся крупные слезы. Но это уже не та наивная девчонка, что прежде. Это по-житейски мудрая, опытная тридцатилетняя женщина, которая, вопреки всему, сама распоряжается своей жизнью. Женщина, которая способна пленять сердца даже без прически и украшений.

И в этот момент Фрида поняла, что готова вернуться в Мексику. Теперь ей хватит сил, чтобы снова связать свою судьбу с Диего, но на этот раз не потерять себя.

С такими чувствами художница и отправилась домой в декабре 1935 года, хотя Ник умолял ее остаться. Мюрей не стал спрашивать, едет ли она к Диего: он уже знал ответ.

— Мы еще встретимся, — пообещала ему на перроне Фрида. Проводник уже попросил ее подняться в вагон, где в купе ждали два чемодана, до отказа набитых подарками. — Я буду писать тебе письма. Много-много писем, и каждое скреплю поцелуем. Вот увидишь. — Она в последний раз сжала руку возлюбленного и прошла в вагон.

Поезд еще не выехал за пределы Нью-Йорка, а Фрида уже заскучала по Нику. Будь он сейчас рядом, она положила бы голову ему на плечо, и они завели бы тихий разговор. Но в то же время она не могла дождаться, когда бросится в объятия Диего. Фриду грызла совесть. Разве она не поступила так же, как он, разве не изменила ему? Изменила, да. Но, в отличие от самого Диего, она не предавала его доверие. К тому же моногамия — это буржуазная условность, он сам так говорил. Вспомнив об этом, Фрида усмехнулась. Марксистские лозунги сейчас волновали ее меньше всего. Она будет скучать по своему любовнику, ведь он дал ей то, чего она не нашла и, скорее всего, никогда не найдет у Диего. И Фриду пугало, что она больше не почувствует на себе нежные руки Ника, которые разжигали в ее теле пламя страсти.

Люсьенн упрекнула подругу, что та изменила Диего исключительно из мести. Сначала Фриду потрясло обвинение, но потом она задумчиво ответила:

— Возможно, ты и права. Во всяком случае, сначала так и было.

— Ты самая честная женщина на свете, удивленно произнесла Люсьенн.

— Мне тоже так кажется, — отозвалась Фрида. И подруги залились громким смехом.

«Ох, Люсьенн! — думала Фрида, сидя в продуваемом насквозь купе поезда. — Я и по тебе буду скучать. По тебе и Нику. И по Аните. По нашим походам в кинотеатры, по нашим беседам».

Она натянула на плечи шаль, но все равно было зябко.

Когда поезд остановился, напротив села пожилая женщина. Сначала она молча разглядывала Фриду, а потом спросила:

— Простите, это мексиканский наряд? Не хочу показаться назойливой, но я работаю портнихой на Бродвее и очень интересуюсь такими вещами.

Фрида была благодарна случайной собеседнице, которая отвлекла ее от грустных мыслей. Когда попутчица вышла, Фрида написала первое письмо Нику. Ктому моменту, когда поезд пересек мексиканскую границу, она написала ему целых три письма: ей хотелось хоть так приблизиться к любимому. Как же сложится ее жизнь? Куда заведет ее судьба? Мысли снова закружились в бешеной карусели. Удастся ли ей воссоединиться с Диего на своих услових? Но для этого важно стать самостоятельной и больше не зависеть от него. А значит, нужно искать покупателей на свои картины и перестать раздаривать их друзьям.