Я вернулся к борту, скрестил руки, глядя на Роджерса. Он не двигался.

— А знаешь что, Крюк, — оскалился Роджерс, — а топи меня. Я не отдам корабль тебе.

— Ты жалок, Бартоломью, — сказал я спокойно. — Гнался за мной через пол-Кариб, а что получил? Разбитый корабль и кучку дохлых псов. Сдавайся.

Он ухмыльнулся. Его голос понизился, стал шипящим, ядовитым.

— Добреньким прикидываешься? А что ты сделал с Ли, Крюк? С коком, что тебе помог? Оставил его подыхать от моей сабли. Ты не лучше меня.

Я сжал кулаки, скулы заходили ходуном. Ли. Роджерс хотел вывести меня.

— Ли сам выбрал свою судьбу, — ответил я холодно. — А ты выбрал свою. Сдавайся, или сдохнешь.

Он хрипло засмеялся. Смех эхом разнесся над водой. Сквиббс дернулся, прячась за обломки. Роджерс наклонился вперед, прищурился, вглядываясь в меня.

— А ты изменился, Крюк, — сказал он тише, почти шепотом. — Лицо гладкое, глаза молодые. Неужели Дрейк дал тебе это? Бессмертие? Молодость? Ты нашел его проклятый клад?

Я громко рассмеялся в ответ, от души. Его бред меня позабавил. Вежа, конечно, омолодила меня, но до бессмертия было далеко. А Роджерс, видно, совсем спятил от жадности.

— Ты бредишь, Бартоломью. Нет никакого бессмертия. Только золото, которое ты потерял. И мозги, которых у тебя никогда не было.

Он побагровел еще сильнее, сжал кулаки.

— Ах ты, сучий выродок! — заорал он, брызжа слюной. — Да я тебя голыми руками удавлю! Ты, вонючий лекаришка, думаешь, что можешь меня обставить? Я тебя на куски порву!

Его вопли были громкими, но пустыми. Он проиграл.

— Ты трус, Крюк, — процедил он, сплюнув снова. — Шлюхин сын, что прячется за пушками. Твой отец, небось, сдох в канаве, а мать продала тебя за ром. Подойди сюда, если мужик, я тебе рожу размозжу!

Я почувствовал, как кровь ударила в голову. Он не знал, как задеть. Но попал в точку. Я не знал своих родителей — сирота. Но я не дал ему увидеть мою злость. Я шагнул вперед, спрыгнул с помощью абордажной кошки на палубу «Грозы».

Матросы расступились, я прошел через палубу к Роджерсу. Он стоял, ухмыляясь, думая, что вывел меня. Ошибся.

Но и я тоже повелся. Дальше все было как в замедленной сьемке. Вот Роджерс поднимает пистоль, вот я делаю подшаг в сторону, ухожу от линии огня. Рука сжалась в кулак, и я врезал апперкотом прямо в челюсть. Его голова мотнулась назад, он рухнул на палубу, как мешок с песком. Пистоль отлетел в сторону.

Тишина повисла над «Грозой». Уцелевшие пираты замерли, Сквиббс втянул голову в плечи еще глубже. Я вытер кулак о рубаху, посмотрел на него сверху вниз.

— Ну не дурак ли? — спросил я спокойно.

Он не ответил, только хрипел, держась за челюсть. Я кивнул Моргану, что наблюдал с «Принцессы».

— Держи его под прицелом. Если дернется — стреляй.

Морган отсалютовал, ухмыльнулся. Я отошел от Роджерса. Я ждал Филиппа. Он уже рыскал по «Грозе». Бой был выигран, Роджерс сломлен.

Морган стоит у борта, скрестив руки. Пушки были наготове, картечь ждала команды. Все под контролем.

Я слышал, как мои пираты во главе с Филиппом ломают сундуки, переворачивают бочки, выкрикивают друг другу находки. Это был первый бой барона, как главы абордажников, он старается. Хочет доказать, что не зря я его оставил. Я бросил взгляд на палубу — матросы тащили мешки с порохом, ящики с ромом, какие-то свертки.

Роджерс зашевелился, сел, опираясь на локоть. Его челюсть уже опухла, глаз подтек, но он все равно смотрел на меня с ненавистью. Я шагнул к нему, остановился в двух шагах.

— Ну что, Бартоломью, — сказал я, скрестив руки. — Доигрался?

Он сплюнул кровь на палубу и криво ухмыльнулся.

Солнце поднималось выше, жара начинала припекать. Ветер стих, море успокоилось, и я вдохнул воздух, прогоняя усталость. Бой вымотал.

Шаги застучали по палубе — Филипп возвращался. Я обернулся. Он шел быстро, лицо было напряженным. За ним тащили ящик — тяжелый, обитый железом. Я кивнул ему, показывая, чтобы ставили рядом.

— Что нашел? — спросил я, глядя на ящик.

Филипп вытер пот со лба, кивнул на добычу.

— Серебро, Крюк. Монеты, слитки. Еще порох и ром. Но это не все. Там, в трюме, кое-что странное.

Я нахмурился. Его тон мне не понравился. Слишком серьезный и осторожный. Филипп был не из тех, кто паникует, но сейчас в его голосе было что-то тревожное.

— Странное? — переспросил я. — Говори яснее.

Он замялся, бросил взгляд на Роджерса, который сидел на палубе. Тот ухмыльнулся, будто знал, о чем речь. Что этот гад опять задумал?