Мать обозвала ее дурой и больше к ней на заходила. Ольга заглянула однажды, чтобы обвинить Клер в своем горе. Ее не принимали, и шансы выйти замуж ее стремились к нулю.

— И все из-за твоих похождений! — кричала Ольга, — все ты виновата! На тебе никто не женится, так поделом, а на мне, на мне-то за что?

— За синий шарфик, — Клер отвернулась и больше не отвечала сестре. Ольга тоже никогда более к ней не подходила.

Элла объявилась вместе с Патовым, изображая замужнюю даму. Клер не спустилась к ним, сказавшись больной, и Эллу не приняла. Ей не хотелось видеть никого, кто знал ее историю, ей казалось, что она сгорит от стыда, если посмотрит Элле в глаза. Тем более ей не хотелось видеть майора Патова. Она боялась, что не сдержится при виде него и сделает что-нибудь невообразимое.

— Алефтина наша-то такая счастливая, — сказала Анфиса Никитична, когда молодая чета уехала восвояси, — и даже, будто, и красивая. Прибранная, как конфетка. А муженек ее кислый, как лимон проглотил. Слова цедит. И на лице синяки, словно его били.

Клер пожала плечами. Было бы хорошо, если бы Элла хорошенько его побила. Она и сама не отказалась бы ударить его чем-нибудь потяжелее. Чтобы он исчез навсегда из ее воспоминаний.

...

Приближался февраль.

Снег наконец-то выпал, а Мойка встала, покрытая льдом. Иван Семенович приказал собираться в дорогу. Ехать решили на санях, потому что багажа было много, да и так дорога хоть и длиннее, но Клер сможет в ней развеяться и перестать бесконечно плакать.

Клер была благодарна отцу. Несколько дней они будут вместе, рядом. Ей так хотелось говорить с ним без свидетелей, просто говорить, смеяться, как они смеялись раньше, рассуждать на странные темы. Сани ждали их внизу, и лакеи сносили вниз багаж. Наутро они оставят Петербург навсегда. Клер в последний раз смотрела на запорошенную снегом Мойку, на статуи на особняке Рабушкиных, покрытые шапками снега. Бедные статуи, они побелели от холода. Клер улыбнулась впервые за много дней. Прошлое она оставит в прошлом. Пусть Элла будет счастлива с Патовым. Пусть Ланин будет счастлив со своей женой... грудь сдавило, но она проглотила слезы.

Больше она не будет плакать.

Вечер следующего дня застал Клер и Ивана Семеновича в дороге. Они удобно расположились в санях, кутаясь в шубы и пледы, и были чрезвычайно довольны поездкой. Погода устаканилась, сияло солнце, снег искрился на морозе, а кони резво тащили сани по накатанной дороге. Клер смеялась шуткам отца, слушала его истории, что-то рассказывала сама, рассуждала на разные философские вопросы. Отобедав в хорошей придорожной таверне, отец и дочь Велецкие набрали с собой пирожков, и теперь жевали пирожки, любуясь зимними пейзажами, которые быстро сменяли друг друга.

Когда стало смеркаться, небо затянуло тучами и пошел снег. Сначала красивый, большими хлопьями, потом подул ветер, и снег превратился в мелкий и колючий. Клара смотрела в окно, кутаясь в плед. Солнце уже село за горизонт, и вскоре должна была показаться придорожная гостиница. Еще пара миль, и они выйдут из саней под приветствия прислуги, проследуют в большой зал, где всегда шумно и витают ни с чем не сравнимые ароматы дорожного ужина. Клер положила голову на плечо отца, и он обнял ее одной рукой. Как же хорошо иметь человека, который любит тебя несмотря ни на что, который готов простить тебе любой грех, который всегда примет с распростертыми объятьями, думала она. Даже когда Эрнест отвернулся от нее, отец прижал ее к своей груди. Непрошенная слеза потекла по щеке, но Клер смахнула ее пальцем. Она никогда больше не будет думать об Эрнесте.

До гостиницы оставалось совсем недалеко, когда мимо их саней проскакали всадники. Клер видела, как развеваются их плащи, но не могла рассмотреть, кто это. Было уже совсем темно. Иван Семенович задремал, и Клер стало скучно. И тут Клер услышала выстрелы. Сани резко остановились, и Клер в ужасе прижалась к проснувшемуся отцу.

— Что за черт..., — Иван Семенович достал и взвел пистолет, который всегда имел на всякий случай в дороге, — сиди тихо, — он обернулся к Клер и провел рукой по ее щеке, — я посмотрю, что там.

И он открыл дверь, спрыгнул в глубокий снег и замер, увидев прямо перед собой странную картину.

Сани стояли в сугробе одни в широком поле. Настолько широком, что сгущающаяся тьма не позволяло видеть его края. Завывал ветер, хлопая дверцей кареты, и валил снег. На дороге они были совершенно одни.

Возница и лакей, сидевший рядом с ним на передке, лежали в снегу с прострелянными головами. Лошади тоже лежали в снегу, и одна из них билась в конвульсиях, а вторая уже издохла.

Иван Семенович обошел сани, решая, что делать. Ждать подмоги можно было до самого утра, потому что вряд ли кто-то рискнет ехать в такую метель ночью. Он сжимал в руке пистолет, теперь казавшийся детской игрушкой, и молча вглядывался в темноту.

— Что случилось, папа? — Клер высунула голову из саней.

Иван Семенович помолчал. Потом ответил:

— Не знаю. Давай-ка уходить отсюда. Накинь шубу потеплее и голову повяжи.