1948 г. Матч-турнир.

1948 г. М. Ботвинник, А. Рюб, Ф. Рогард, судья Виноградов.

Матч окончен.

Я. Рохлин, М. Эйве, М. Ботвинник.

М. Ботвинник в лаборатории.

Б. Кажич и М. Ботвинник.

1958 г. Матч-реванш.

С Гариком Каспаровым.

Школа Ботвинника.

1978 г.

тельное значение. Яркий комбинационный талант Кереса, высокая техника и — что таить — изящная внешность делали эстонского гроссмейстера популярным в шахматном мире. Многие видели в нем будущего чемпиона мира так же, как и в 1938 году после победы в АВРО-турнире.

У шахматного бойца Кереса были и недостатки, хорошо мне известные. Первый недостаток — шахматный. Керес несколько неуверенно ориентировался в новых дебютных схемах, он предпочитал, как правило, устаревшие системы; поэтому он тяготел к открытой игре. Второй недостаток — психологический — в решительные моменты борьбы Керес несколько тушевался и, когда у него портилось настроение, играл слабее своих возможностей.

Я и решил с помощью этой, партии лишить уверенности своего главного конкурента в предстоящей борьбе за первенство мира. Для первого места в турнире памяти Чигорина мне, вероятно, достаточно было сделать ничью, Кересу — победить. Удобная ситуация; надо стремиться к затяжной позиционной, закрытой борьбе и не спеша собирать промахи партнера, которые неизбежны, когда приходится искать выигрыш там, где его нет...

Играли мы эту партию два вечера. Я добился перевеса, затем получил выигранный конец, в котором практик Керес блестяще сопротивлялся, но и только.

Цель была достигнута. В матч-турнире Керес будет играть со мной неуверенно, популярность его поубавилась, да и победа в чигоринском турнире обеспечена... Вторым в турнире был Рагозин.

И снова за подготовку. Живем вместе с Рагозиным в санатории, ходим на лыжах, проверяем в тренировочных партиях подготовленные схемы. Флор также согласился мне помочь: в матч-турнире каждый участник может иметь двух помощников в анализе неоконченных партий. Прошу Флора собрать материалы по ладейному окончанию с двумя лишними пешками f и h: я этот эндшпиль плохо знал, а он вполне мог встретиться в партиях соревнования. Флор отлично справился с задачей.

Но главным моим товарищем по работе был, конечно, Слава Рагозин. 20 ноября 1925 года в сеансе против Капабланки он также принимал участие, правда неофициальное — он успешно помогал одному участнику, представителю клуба «Пищевкус». Жизненный путь Славы был нелегким: после школы пошел на хлебозавод, там получил травму — кисть правой руки была повреждена. Потом не без труда закончил строительный институт, мешали шахматы, которым он отдавал свою Душу...

Слава видел на шахматной доске (и в жизни!) то, что не видели другие. Иногда это особое «зрение» его подводило; нередко же давало ему возможность добиваться высоких достижений. Со мной играть ему было нелегко, моя игра была для него слишком реалистичной. Вероятно, друг у друга мы многому научились. Первую нашу партию мы сыграли в 1926 году в командных соревнованиях. Первую тренировочную — в 1929 году. Первый раз вместе готовились в 1936 году.

Характер у Славы был озорной, он способен был на лыжах скатываться с горки задом наперед, любил разыгрывать приятелей; в основе же своей это был глубокий человек, товарищ, на которого можно было положиться в трудную минуту!

С таким другом готовился я к решающим поединкам...

Пришло расписание туров голландской половины матч-турнира. К тому времени Файн отказался от игры, осталось лишь пять участников, и в каждом туре один претендент был свободен. Изучая расписание, я диву давался: в праздники (день рождения королевы и пр.) мы не играем... Подсчитал все точно и установил, что один из пяти участников будет перед последним туром гулять шесть дней подряд! Разумеется, такой режим игры будет во вред творческим и спортивным интересам и внесет элемент случайности. Стало известно, что все гости будут размещены в Схевенингене, в отеле «Кур-хаус», в нескольких километрах от «Дирентоена», зала, где будет происходить игра, — также плохо. Перед игрой надо минут 15—20 погулять, чтобы сосредоточиться, а не переезжать в автомашине, слушая посторонние разговоры, — это может лишь нарушить творческую сосредоточенность.

Настаиваю, чтобы наши участники заявили протест, но на меня никто не обращает внимания. Естественно, начинаю подозревать, что мои коллеги сговорились не оказывать мне поддержки в этих вопросах: раз Ботвинник возражает, значит, ему все это невыгодно — зачем же нам его поддерживать? Видимо, интересы шахмат были здесь уже на втором плане.

Подозрения — всего лишь подозрения, они нуждаются в проверке. Перед отъездом собираемся в кабинете председателя. Заявляю о своем несогласии с организацией турнира в Гааге, объясняю, что это вредит интересам дела. Все отмалчиваются. Настал момент, когда все должно проясниться.