Было еще темно. У пышущей жаром печи, обняв колени, сидела Токарева, подперев кулаком щеку, и смотрела на огонь и начинающий шуметь чайник. Отблески пламени отражались в ее очках.

— Хозяйничаю немножко, — сказала она шепотом. — Все равно не спится, — она перевела взгляд от чайника на крохотное слепое окошко, — Может быть, я ошибаюсь, но по-моему… По-моему, что-то поменялось в лучшую сторону. Извините, коллега, я не знаю как сказать точнее. Впрочем, Степан Григорьевич уехал в штаб дивизии. Вот так, ни свет, ни заря.

Предположения Лилии Юрьевны, по-прежнему очень гражданского человека, все-таки держались на вещах более прочных, чем интуиция. Едва выйдя на улицу, Огнев понял, что Денисенко отправился в штаб не просто так, а уловив своим чутким слухом изменившиеся звуки близкого фронта. Разрывов было не слышно!

Тем же утром всезнающий "солдатский телеграф" принес новость, еще не попавшую в сводки, но передаваемую из уст в уста как без сомнения верную: немцы взяты под Сталинградом в плотное кольцо, оно замкнулось и выбраться оттуда врагу не удастся. Попытка пробиться к ним уже провалилась, и те танки, что пытались прорваться к Сталинграду, догорают в степи.

Денисенко вернулся, когда уже совершенно рассвело. Поземка кружила у него под ногами, пока он шел к командному пункту, и под каждым шагом возникали снежные облачка. Обветренное, красное от ледяного ветра лицо его светилось какой-то отчаянной, яростной радостью. Ветер окутывал его снежной пылью, но он, казалось этого не замечал. Концы отросших наконец усов, опушенные инеем, победно торчали вверх, будто у маршала Буденного.

— Дождались! — прогремел он, — Дождались, Алексей Петрович!

— Взяли-таки фрицев в колечко? Слышал, "солдатский телеграф" тебя опередил, Степан Григорьевич!

— Лучше, — Денисенко внимательно вгляделся в лицо старого товарища, — Лучше! Знаешь, кого наша дивизия била все эти дни? Кто, кровью умывшись, сейчас откатился за Аксай? Чьи танки тут горели, знаешь?! Манштейна! — обратясь к фронту, он потряс сжатым кулаком, — Вот! Вот ему гаду, за Крым!

В первый раз даже не с того дня, как получил похоронку, а как бы не с начала войны даже Степан Григорьевич торжествующе рассмеялся, глядя на запад и будто вторя его хриплому голосу, за краем отозвалась дальняя, но тяжелая канонада.

Пожалуй, ни для кого больше в части этот успех не значил так много, как для него. Денисенко видел немцев в четырнадцатом и в восемнадцатом году, когда интервенты хозяйничали в его родных краях. Он видел, как железной лавиной шли они по крымской земле в сорок первом. И сейчас, на излете сорок второго, на его глазах вся эта хваленая, безжалостная, выплавленная в крупповских печах немецкая кувалда на полном замахе слетела с рукояти и упала на мерзлую землю, лишенная своей гибельной силы.

"Если долго писем не будет, ты не бойся. Почта отстать может, распутица, сама понимаешь. Знай, что жив и при деле, и за меня не беспокойся. И сама пиши почаще. Только уж не шли мне больше похоронок. Я знаю, что ты у меня заговоренная. Но сердце-то екает".

Стало быть, этой осенью снова Раису в погибшие записали. Хорошо, что первым делом письмо брату отправила. Прав, как же прав был Алексей Петрович! Пишите родным, чтобы ваша весточка обогнала полковую канцелярию.

Но у Раисы теперь сердце не на месте. При деле старшина Поливанов, значит и весь разведвзвод при деле. Какова доля разведчика, она хорошо знает. До сих пор везло брату. Повезет ли теперь?

Весна в Саратов в сорок третьем году пришла по всем правилам воинского искусства. С февраля короткие оттепели пробивались в зимний город, как разведка. Подтапливали исподволь сугробы, обозначали лунки вокруг деревьев. Пока в первых числах марта, аккурат в тот день, когда не выключавшееся ни на час радио передало сводку об освобождении Ржева и Льгова, с грохотом не обрушился с карниза лед, знаменуя артподготовку. Весна перешла в наступление по всем фронтам.

Понемногу Раиса привыкла к новому месту службы. Мирная тыловая открытость примелькалась, и она уже не чувствовала себя беззащитной в открытом, считай в чистом поле выросшем больничном городке. Даже когда объявляли воздушную тревогу.

Родилась уверенность, что она снова на своем месте. Вот начальство отметило за хорошую технику гипсования. Девушки-сестры зовут тетей Раей, точно так же, как звали в Крыму. Значит, все идет так, как и должно быть. И вести с фронта обнадеживают с каждой сводкой. С такими мыслями Раиса заступила на очередное дежурство, по графику стояли вечер и ночь, и пошла обходить палаты на своем этаже.