— Гипсами, как вы понимаете, здесь заниматься негде. Операционной сестрой прежде были — это очень хорошо. При каких операциях? Под общей, под местной? При полостных приходилось? Приходилось, но мало… Ничего, опыта еще наберетесь. Вот завтра и посмотрю на вас в деле. Ведерникова, все ясно? Поливанова завтра работает со мной, Меркулова — с вами.

— Есть работать с Меркуловой.

— Все, обе свободны. Только учтите, если знакомство с коллегами затянется за полночь, отвечать будете всем дружным женским коллективом, — последнее должно было означать шутку, но голос у Прокофьевой не изменился, негромкий и строгий.

Вслед за Ведерниковой Раиса выбралась на воздух. Прошли мимо палаток, в темноте уже еле видных, мимо машин и полевой кухни.

— А операционной сестрой ты до войны была или только здесь стала? — спросила новая знакомая. — Уже на фронте? Молодец. Командир у нас, ты видела, какая. Главное — работай быстро. Медлительных не любит, сразу начнет подгонять.

“Не быстро, а вовремя”, - чуть не поправила машинально Раиса, потому что так учила когда-то Оля Васильева. Как же хочется верить, что она уцелела!

— Аккуратней, не упади тут, вот сейчас будет землянка, — Ведерникова не глядя поймала споткнувшуюся Раису за локоть. — Спускайся. Вот и дома. Ты голодная?

Есть не хотелось. Раиса целый день тряслась на попутках по жаре и в мыслях было только одно — упасть и заснуть. Тем более, что поднимут-то еще до света.

Начсостав обжил землянку небольшую, но очень уютную. Над самодельным столом висела настоящая керосиновая лампа под жестяным абажуром, освещая все теплым и желтым, каким-то домашним светом. Молодая женщина с погонами старшего лейтенанта сидела над книгой. Сквозняк колыхнул лампу и свет заплясал на ее волосах, таких светлых, что они показались седыми.

— Ань, встречай пополнение. К нам новую операционную сестру прислали, на место Зориной. Аж с моря! — Ведерникова никак не могла упустить такую подробность из биографии новой коллеги. — А ты устраивайся, Раиса. Вот теперь твоя койка, располагайся.

— Вечер добрый, — Анна подняла от книги воспаленные, усталые глаза. — Военврач третьего ранга Родионова, то есть старший лейтенант, Родионова. Опять переучиваться! Давайте уж без чинов, завтра не до них будет, — она улыбнулась, от чего сразу помолодела и сделалось хорошо видно, что она на несколько лет моложе Раисы, еще тридцати нет.

Они жили до недавнего времени вчетвером, три врача и фельдшер. Теперь осталось трое, Раисину предшественницу отправили по болезни в тыл.

— Тут еще Лескова, Галина Алексеевна, твоя соседка. Сейчас подойдет, за кипятком пошла. Чаю попьем и отбой. Ты с какого моря-то, товарищ Раиса, случайно не с Балтики?

Услышав про Крым, Родионова взглянула на нее с совершенно детским изумлением:

— Вот это тебя занесло, с моря на сушу! А то было подумала, не землячки ли мы с тобой, я в Таллине работала с сорокового года.

Пришлось Раисе рассказать, что она на самом деле совсем не с моря, а с Брянщины, а попала в Севастополь только в начале войны.

— Кипяток пришел! — в дверь шагнула круглолицая женщина с чайником, — Тамара, давай, знакомь с пополнением.

Лескова, третий врач, была самой старшей, лет под сорок. Невысокая, крепкая, широкая в кости, с мягким добродушным лицом. Каким-то образом она сумела в полевых условиях сберечь длинные волосы. Косы лежат вокруг головы кольцом.

— Мои архаровцы, — улыбнулась Лескова, поймав Раисин взгляд, брошенный на фотокарточку над ее постелью — двое мальчишек, у старшего — пионерский галстук. — С сестрой младшей остались, в Москве.

Повинуясь неписаному правилу, новые знакомые не расспрашивали ни про Брянск, ни тем более про Крым, хотя его история Родионову, похоже, все-таки занимала. Но вместо расспросов она сама охотно поведала, как чудом удалось выбраться в первые дни войны из Таллина и увезти маленького сына. Теперь он в глубоком тылу, с дедом и бабушкой и Анна за него спокойна. “Мой Славушка. Пять лет в марте исполнилось”.

Вся бревенчатая стенка землянки у ее изголовья — в карточках, их целых пять. Вот он еще младенец, вот учится ходить. Вот он с матерью, в руках игрушка — плюшевый заяц со смешно торчащим левым ухом и вислым правым.

Раиса рассказала о себе коротко. Дом — где он теперь… Семьи нет, только брат, он разведчик, сейчас на Западном фронте. Перед отъездом из Саратова как раз получила письмо, что откомандирован для учебы на курсы младших лейтенантов. В который раз уже она пожалела, что тогда, уходя на фронт, не захватила Володькиной фотокарточки. Память ведь, живое лицо. И из Севастополя ничего не осталось…

Над столом на самодельной полке под портретом Пирогова, вырезанным из журнала, двумя стопками лежали книги. Названия Раисе были хорошо знакомы, вот Ахутин, весь в закладках, топографическая анатомия, Опокин. Эх, надолго ей этот красный переплет запомнился…