Шрифт:
В машине мальчик снова начал беспокоиться. Я следила за монитором. Сатурация держалась на 93–94%, но дыхание оставалось частым. Заменили небулайзер на кислородную маску.
— Антон, проверь еще раз кислородный баллон, давление нормальное? — попросила я, не отрывая взгляда от ребёнка.
Стажёр наклонился к баллону у носилок, что-то там покрутил.
— Да, вроде… Ой!
Раздался короткий шипящий звук, и индикатор давления на редукторе резко упал до нуля. Антон, видимо, не до конца закрыл вентиль после проверки, или что-то сорвалось. Подача кислорода в маску прекратилась.
Мальчик тут же снова начал тяжело дышать, его губы на глазах стали приобретать синюшный оттенок. Сатурация на мониторе стремительно поползла вниз — 90… 88… 86…
— Антон! Что ты наделал?! Запасной баллон! Живо! — закричала я, лихорадочно пытаясь понять, где в этой машине запасной кислород и как быстро мы сможем его подключить, пока цифры на мониторе продолжали падать…
Глава 34
Цифры на пульсоксиметре падали с ужасающей скоростью: 85… 84…
Ребенок судорожно хватал ртом воздух, его маленькая грудная клетка вздымалась с невероятным усилием, но каждый вдох был коротким, свистящим. Синий оттенок вокруг губ становился всё заметнее.
Мама рядом тихо выла, закрыв лицо руками, её плечи сотрясались от беззвучных рыданий.
— Антон! Запасной баллон! Живо!
Стажёр замер, его глаза расширились от ужаса, руки беспомощно повисли вдоль тела. Он смотрел то на меня, то на стремительно падающие цифры, то на пустой основной баллон, будто не понимая, что произошло и что делать дальше. Паника парализовала его.
Времени на раздумья не было. Каждая секунда утекала, забирая у ребенка драгоценный кислород. Внутри всё похолодело от смеси ярости и страха.
— Вон там, под сиденьем! — рявкнула я, указывая на отсек у дальней стенки салона. — Давай же!
Антон споткнулся, но рванул к указанному месту. Его руки дрожали так сильно, что он никак не мог открыть защелку отсека.
— Не могу… — пролепетал он, чуть не плача.
К черту! Я оттолкнула его в сторону так резко, что он чуть не упал, сама рванула защелку и выдернула небольшой запасной баллон.
Руки действовали на автомате, отработанные годами движения взяли верх над эмоциями. Открутить вентиль, проверить давление, быстро присоединить трубку к редуктору, подключить к маске…
Шипение кислорода показалось самым прекрасным звуком на свете.
Я снова прижала маску к лицу мальчика, следя за показаниями монитора. Цифры замерли на отметке 82, потом медленно, мучительно медленно поползли вверх: 83… 84… 85…
Выдохнула, чувствуя, как напряжение слегка отступает, но не отрывала взгляда от ребенка и показателей. Дыхание малыша пока оставалось тяжёлым, но синева вокруг губ начала бледнеть.
— Петрович, сколько нам ещё? — обратилась я к водителю.
— Минуты три, Ксюша, уже почти приехали, — отозвался Виктор Петрович, его голос был непривычно напряжённым. Видимо, и ему передалась паника.
Остаток пути прошел в гнетущей тишине, нарушаемой только прерывистым дыханием ребенка и писком монитора. Я не сводила глаз с мальчика, подбадривая его тихими словами, хотя он вряд ли их понимал. Мама немного успокоилась, но продолжала всхлипывать.
Когда машина наконец остановилась у приёмного отделения детской больницы, нас уже ждали. Я быстро передала ребёнка врачам, коротко обрисовав ситуацию: ложный круп, стеноз, падение сатурации, проблемы с кислородом.
— Спасибо вам… Спасибо… — прошептала мама, провожая взглядом увозимого на каталке сына.
Я только кивнула, чувствуя, как отступает адреналин, оставляя после себя звенящую пустоту и дикую усталость.
Мы вернулись в машину. Антон молча сел на своё место, глядя в пол. Он выглядел подавленным и раздавленным.
— Это… я виноват, — наконец выдавил он тихо. — Я не проверил вентиль… Я…
— Ты чуть не убил ребенка, — ледяным тоном отрезала я, не глядя на него. — Запомни это ощущение. Страх. Беспомощность. И сделай всё, чтобы оно никогда не повторилось. На скорой нет права на такие ошибки. Понял?
Он судорожно кивнул, не поднимая головы.
— Поехали на станцию, — сказала я водителю, откидываясь на сиденье и прикрывая глаза.
Смена только началась, а я уже чувствовала себя выжатой до капли. И впервые за долгое время я не была уверена, что смогу дотянуть до её конца.
Мысли снова вернулись к Артёму — к его уверенности, к его поддержке в критические моменты, к тому, как легко мы понимали друг друга без слов… и к той пропасти, которая теперь лежала между нами. Стало невыносимо тоскливо.