— У тебя бойцы: один при смерти, еще двое ранены, — Лихолетов махнул рукой на Лису, — а ты хочешь идти вчетвером? На Нойманна?

Услышав его, Лиса оглядела себя с удивлением, будто впервые увидела рану на плече. Она отложила ножи, достала из своего вещмешка походную аптечку. Среди бинтов, ваты и спирта лежал толстый стеклянный шприц, заправленный какой-то жидкостью. Содержимое мутно желтело в сумерках. Лиса разорвала рукав и с размаху всадила себе иглу в раненую мышцу, даже не поморщившись. Медленно надавила на поршень.

Лихолетов с трудом отвел от нее взгляд. В его аптечке такого шприца не было. Что она там себе колет? Какой-то антибиотик? Волк использовал такой же шприц вчера ночью. Похоже, на каждого была только одна инъекция — сегодня он даже не притронулся к своей аптечке. Откинувшись на ствол дерева, замер, только дышал тяжело и с хрипом.

— Может, хоть лодку поищем?.. — спросил Лихолетов, но снова наткнулся на молчание. Он говорил словно не с живыми людьми, а с камнями.

Вздохнув, он поднялся и пошел к реке — промыть рану, стереть с лица пыль и липкий соленый пот пополам с запекшейся кровью. Когда вернусь домой, думал Лихолетов, обмывая голову, пойду в баню. Паспорт, который Егерь успел для него сделать, приятно согревал надеждой, что это будет именно «когда», а не «если». Что он обязательно вернется — и не один.

Вера там, небось, вся извелась… Он представил, как шагнет через порог их квартиры, и тогда Вера, всхлипывая, бросится ему на шею, повиснет на нем. Конечно, тут же простит. А он крепко ее расцелует — и согласится на что угодно, даже на этот дурацкий санаторий, будь он неладен. Он вернется — и война наконец-то закончится: во всем мире и в его голове. Тогда, может быть, они с Верой наконец-то решатся на ребенка.

Прохладная вода слегка притупила боль, взбодрила. Лихолетов осмотрелся и почти сразу увидел двойную ель неподалеку от излучины реки, о которой говорил Егерь. Ее густые нижние ветви действительно сгодились бы для тайника. Лихолетов нырнул под еловые лапы, сырые и пахучие, в полумраке нащупал маскировочный брезент.

Лодка оказалась сдутым и аккуратно уложенным баулом, который следовало еще накачать. Насос был тут же, в брезенте. Лихолетов выволок лодку из-под ели, притащил на берег. Выпрямился, взглянул на Медведя.

— Лодку нашел, — объявил он.

Медведь не шелохнулся.

— Надо проверить, — с нажимом сказал Лихолетов и сам принялся разворачивать резиновую укладку.

— Приказ ждать полночь, — произнес Медведь.

В его ровном голосе впервые мелькнула какая-то интонация. Предупредительная. У Лихолетова захолодило спину. Медведь выстрелил в Егеря легко и не раздумывая — что ему помешает сделать это снова? Только приказ, но Лихолетов уже понял, что знает далеко не обо всех приказах, которые получил Медведь.

Бросив лодку, Лихолетов поднялся по берегу и сел напротив Медведя на корточки. Заглянул в глаза, но командир смотрел как-то сквозь, не фокусируясь на Лихолетове, не замечая его.

— А если она дырявая? — спросил он, уверенный, что Медведь снова промолчит. — Что, так и будешь сидеть? Мне самому ее накачивать?

— Приказ ждать полночь, — повторил Медведь, как заезженная пластинка.

— Знаешь, что! — вскипел Лихолетов, но в последний момент прикусил язык. Лучше остановиться сейчас, чтобы не наговорить лишнего. — Надоел ты уже, вот что!.. — пробурчал он и побрел обратно к лодке. Взялся за насос и принялся ожесточенно качать, вымещая злобу.

Меланхолично наблюдавшая за этой сценой Лиса вытащила из своего вещмешка пакетик с питательным порошком, засыпала себе в рот и тут же запила водой из фляги. Медведь, чуть погодя, сделал то же самое. Только Волк ни в чем не участвовал. Он сидел грузный и обмякший, с закрытыми глазами. По его вздымающейся и опадающей в такт насосу груди было понятно, что он, по крайней мере, еще жив.

Лодка медленно разворачивалась, поднимаясь над землей, ее бока туго натягивались. Только накачав ее до барабанного плотного стука, Лихолетов остановился, совсем измотанный, и прислушался. Вроде нигде не свистело — значит, целая. Он мрачно взглянул на Медведя: тот уже дожевал свой паек и снова смотрел в одну точку. По его лицу ползала сонная осенняя муха, но приказа хлопнуть себя по щеке у Медведя не было.

Лихолетов рухнул прямо в лодку, перекатился, уставился на солнце. Вскоре его разморило, и он сам не заметил, как уснул. А когда проснулся, стояла уже глухая ночь. Над ним нависал огромный, как башня, Медведь.

— Полночь, — сказал он. — Выдвигаемся к замку.

— Второй отряд?.. — Взлохмаченный спросонья, Лихолетов выглянул из лодки, но на берегу, кроме них четверых, больше никого не было.

Лиса шла к лодке, на ходу проверяя обойму. Волк пытался встать с земли, неловко загребал ослабевшими руками, но не мог найти опору. Его рана, затянувшаяся было после инъекции, снова открылась, и темная кровь толчками выходила, падая в траву.

— Он не сможет с нами, — сказал Лихолетов, с болью наблюдая за трепыханиями Волка. Медведь кивнул и, повернувшись к Волку, издал странный гортанный звук. — Ему помощь нужна…

Последние слова он договаривал деревянным голосом, потому что Волк, услышав окрик Медведя, дернул из-за пояса пистолет, снял с предохранителя — и выстрелил. Дерево за его спиной окатило темно-красным и розовато-белым.

— Я не это имел… — Лихолетов с ужасом отпрянул от Медведя — тот как ни в чем не бывало грузно сел в лодку. — Как ты это сделал? Что ты ему сказал?