У Ани пересохло в горле — не то от выпитого вина, не то от смутного предчувствия того, куда сворачивает их разговор. Но остановиться она уже не могла. Ей нужно было знать — точно, наверняка, поэтому она, обмирая, спросила:

— Почему тогда ты до сих пор этого не сделал? Катарина…

Полено оглушительно треснуло.

— Ты снова про Катарину?

Макс грохнул кочергой. Развернувшись, он вмиг оказался рядом с Аней, навис над ней черной тенью, заслоняя огонь, тяжело дыша. Аня сжалась, испугавшись, что снова сказала что-то не то, обидела его или разозлила. Но Макс вдруг подался вперед и уткнулся лбом ей в грудь. Сжав ее руки, заговорил быстро, от волнения сбиваясь на немецкий акцент.

— Аня, послушай… Я знаю Катарину половину своей жизни и даже больше. Мы познакомились, когда я оказался в сумасшедшем доме. Это не самая приятная история… Но Катарина мне как сестра, младшая сестра… Она моя правая рука… помощница, единственный человек, которому я мог хоть как-то доверять. Она была еще совсем девчонкой, когда мы познакомились. Смешила. Помогала действительно не сойти с ума. Научила прятать таблетки и терпеть пытки водой, научила жить дальше…

Аня вздрогнула, и Макс, почувствовав это, обнял ее крепко. Зашептал горячо, в самые губы:

— Забудь о Катарине, она никогда не встанет между нами. Тогда я был совсем один, но теперь все по-другому. Я нашел тебя.

Ладони обжигали кожу сквозь тонкую блузку. Они скользнули вниз по плечам, опалили грудь, крепко, почти до боли, сжали. Аня охнула, чувствуя, как обмякает и плавится, выгибаясь навстречу его пальцам и губам.

— Я хочу быть только с тобой. Ты нужна мне, Аня, — шептал он, покрывая поцелуями ее шею.

Его тело вжималось в нее и голодно вздрагивало. С каждой секундой нежность его прикосновений становилась все настойчивее, грубее — наконец, лопнула вместе с пуговицами ее блузки, рассыпалась звонким жемчугом, оплавилась в трескучем, жадном огне. Ане захотелось остановиться, вырваться, но было страшно противиться этой буре.

Огонь лизал почерневшее дерево. Отвернув голову, Аня смотрела на него, и рассыпанный по полу перламутр пуговиц казался далекими зимними звездами над горящим домом. Пламя пожирало ее, наваливалось и вползало под кожу, раскачивая в пустоте — неожиданно больно, до острых слез и сжатых в судороге бедер. Она смотрела на огонь и представляла, как белым дымом уносится через дымоход в небеса. Ее тело стало легким и пустым, и вскоре она перестала что-либо чувствовать, но еще стонала. Откуда-то она знала: если так делать, это закончится быстрее.

Лихолетов

Они переночевали в лачуге Егеря, хотя спать на месте перестрелки было смертельно опасно. Но Медведь руководствовался только генеральным планом, больше ничем, а спорить с ним было бесполезно. Лихолетов едва ли сомкнул глаза в ту ночь. Чтобы чем-то себя занять, он нашел в лачуге у старика лопату и вырыл ему могилку под ближайшей сосной, а для немецких штурмовиков — одну общую.

Около четырех утра он забылся коротким тревожным сном, вздрагивая от каждого шороха, с минуты на минуту ожидая новой атаки. Но больше к ним никто не приходил.

С рассветом двинули к реке и после полудня вышли к излучине, которая плавной широкой дугой обнимала высокий берег. Отсюда к замку можно было легко пройти на лодке, не чиркнув килем об илистое дно.

Добравшись до точки, обведенной на карте синими чернилами, Медведь сел на первый попавшийся пень и уставился в пространство перед собой. Лиса, осмотрев берег, устроилась так, чтобы держать в поле зрения другую половину окрестностей. Волк рухнул между ними. С виду он был совсем плох. Ночь в лачуге он провел в поту, сейчас едва мог двигаться. Удивительно, что он вообще дошел. Лиса была тоже ранена — пуля попала в левое плечо и прошла навылет, — но будто не замечала этого. Она вытянула из-за пояса ножи, принялась чистить и натачивать лезвия.

Лихолетов повалился прямо на землю, радуясь отдыху. Ноги едва держали, перед глазами плыли цветные круги — от усталости, голода и тупой боли, которая засела в виске. Хорошо же его приложило о тот камень!.. Он раскрыл вещмешок, распечатал сухой паек, впился зубами в безвкусный крекер. Запил из фляжки.

— Вы б хоть поели, — сказал Лихолетов.

Никто не пошевелился. В молчании Лихолетов прикончил часть своего провианта. Нужно было отдохнуть перед штурмом, а лучше — нормально отоспаться. И встретиться со вторым отрядом, потому что пока их сил было явно недостаточно.

— Подкрепления ждем? — уточнил он у Медведя.

— Ждем ночь, — отозвался командир.

— А если они не успеют?

— В полночь считать группу пропавшей без вести и выдвигаться к цели.

Лихолетов вздохнул. Оставалось надеяться, что вторая группа все-таки успеет. Главное, чтобы выбрались из вагона сразу, как поняли, что направление изменилось, — до Нюрнберга путь неблизкий. Впрочем, если они такие же сообразительные, как и Медведь, их шансы крайне малы. А значит, и шансы всей операции.