Приближаться к ящику было не запрещено, однако пытаться каким-то образом проникнуть внутрь не рискнул бы даже Безбашенный Мухля после литра водки. И дело было вовсе не в угрозах со стороны Тренча – их как раз не было. Дело было в самом ящике и той жуткой ауре, что окутывала его: недели не прошло, а ночами у костра контрабандисты уже рассказывали друг другу шёпотом истории, от которых кровь стыла в жилах. Говорили, что от Ящика веет продирающим до костей холодом, что внутри что-то странно жужжит и тренькает, точно часовой механизм, что если прикоснуться к Ящику хотя бы пальцем, то он непременно явится к тебе во снах, где поймает и увезёт в кромешный мрачный ужас, что ночами часто можно увидеть странные тени, кружащие над его крышей, а днём из Ящика порой доносятся ужасные крики в самое неожиданное время.

Но это всё были байки, россказни и придумки. Реальность, если описать её максимально сжато, была такова: Ящик летал, в него мог зайти только Тренч (и заходил каждый вечер, около восьми), и от Ящика воняло.

Чаще всего от Ящика несло невообразимой смесью какой-то жуткой алхимии, точно за его стенками умудрилась рассупониться целая мануфактория по производству галош, красок и эмалей. В Чернополыни, бывало, пахло и похуже, так что эти запахи Тук с товарищами чаще всего, просто не замечали.

Но иногда – обычно это случалось, когда в Ящик заходил Тренч – набор запахов менялся: воздух вокруг жуткой летающей коробки наполнялся ароматами ладана, бальзамического дерева, розового масла, и ещё чего-то странно-неуловимого, древнего и таинственного. Так, порой, пахло от старинных кубков и кувшинов, которые чёрные археологи переправляли через Тука и его команду в Столицу: воистину необычные запахи, напоминавшие об усыпальницах в Долине царей и тех тёмных лавках на самых узких улочках городов Британского Египта, где продавали закопанное тысячи лет назад и ныне украденное. Тогда жужжание внутри Ящика становилось сильнее, и, если приложить ухо к его металлической стенке (такое случилось лишь однажды, и Тук, сделавший это на спор, потом долго болел) можно было услышать хриплый голос Тренча, то монотонно начитывающий заклятья, то срывающийся на быстрый, почти панический речитатив.

Окончательно убедившись, что их наниматель – малефик, демонолог и чёрный колдун, который вызывает в Ящике тварей из Преисподней, Тук и его бригада, наконец, вздохнули спокойнее. Определённость однозначно была лучше неопределённости, и теперь, когда самые худшие предположения, наконец, подтвердились, можно было не шептаться по ночам, а заниматься делом.

Хотя дел, как раз, особо, и не было: они спокойно проехали почти до самого Разлива, там свернули на юг, потом опять на восток, миновали Двуречье, перевалили Закудыкинский хребет и, оставив позади Курган, двинули на Оск. В этом городе алхимических заводов, воняющих едкими стоками рек и кривыx улочек, на которых совершенно свободно, прямо под носом у дремлющих жандармов, продавали с рук «синюю пыль», Тренч опять остановил поезд (правда, на этот раз всего на пару дней). Колдун покупал всё то же: коробки с алхимическими реактивами и медицинское оборудование, пока Тук и его люди, блюя по ночам от ужасающего воздуха, что, казалось, наполовину состоял из алхимических выбросов, пытались как-то скоротать время в местных забегаловках. Однако в первый же день случился конфуз: Мелкий Фадж, решив выпить что-нибудь покрепче местного пива – мутной бурды с привкусом ржавчины – заказал себе наливки. Наливка оказалась на удивление хороша, и была с удовольствием распита Фаджем и Туком, после чего Тук три часа пускал слюни на полу, содрогаясь на карусели забавных видений, разматывающих его сознание на кусочки, пока Мелкий Фадж, раздевшись догола, пытался спрыгнуть с крыши сарая (утром он так и не смог объяснить, зачем). Что самое паскудное, спросить с хозяина разливочной не было никакой возможности: во-первых, его крышевали очень и очень серьёзные люди, а, во-вторых, о том, что любое спиртное в Оске содержит «присадки» не знали только приезжие, которых здесь, на чужой территории, не жаловали.

Поэтому до самого отъезда Тук и его люди пили исключительно ключевую воду, и ту только из личных запасов. Они с огромным облегчением покинули этот город, пропахший ржавчиной и токсичными отходами, где в переулках под ногами хрустели битые шприцы, в узких дворах-колодцах гремели раскаты истерического смеха, а с гербовых досок хитро подмигивала алая как кровь птица.

Через Калачи, через Татар, через Чан, всё восточнее и восточнее. Погода портилась; с неба срывалась морось вперемешку с мокрым снегом; дорога под колёсами фургонов постепенно исчезала, превращаясь в липкую вязкую грязь, а местность, по которой ехал поезд, становилась всё более гористой. Тренч до последнего выбирал путь, проходивший по чему-то хотя бы отдалённо похожему на дороги, но, в конце концов, настал момент, когда дороги закончились, и начался лес.

Вот тут-то Туку и его бригаде пришлось выложиться по полной: здешние леса даже близко не стояли рядом с чернополынскими. Под ногами хрустела каменная крошка, со склонов падали камни и стекали целые ручьи жидкой глины, пробираться пришлось через лютые буреломы, а с низкого серого неба постоянно срывался дождь. От холода спасали непромокаемые куртки и штаны на меху, которые заблаговременно приобрёл Тренч, но от грязи не спасало ничего, и вечерами на привалах Тук, матерясь, буквально сбивал с себя целые пласты земли и прилипшего дёрна. Вымыться было негде, и к концу пятого дня от контрабандистов несло, как от старых боровов.

И вот, на седьмой день, когда Тук, кряхтя и размазывая по лицу дождь пополам с жидкой глиной, распиливал мотопилой очередной древесный ствол, мешавший поезду двигаться дальше, из фургона вышел Тренч, и, закурив тонкую сигаретку, небрежно бросил в никуда (на контрабандистов он даже не посмотрел):

– Прибыли. Разбиваем лагерь. Сутки даю на отдых, после чего начинаем копать.

Копать оказалось в десять раз хуже, чем ехать через лес. Столкнувшись на пути с непреодолимым препятствием его, хотя бы теоретически, можно было объехать. Раскопки подразумевали строго заданную точку на земле, где Тренч воткнул меж двух камней палку, и сказал «копать здесь».

Копали кайлами, ломами, кирками, лопатами и вёдрами, на ходу укрепляя досками стены ямы-колодца, постоянно норовившие осыпаться. И, что самое худшее, без какой-либо колдовской помощи. Когда они пробирались по лесу, колдун частенько помогал ребятам Тука, мановением руки убирая с пути огромные упавшие стволы, взрывая в крошку лежащие на дороге булыжники, наводя над быстрыми горными реками переправы из чего-то, похожего на полупрозрачное стекло, а однажды буквально расплавил скалу, которую контрабандисты уже было собирались объезжать, превратив камень в небольшое море жидкого шлака.