Виктор Тренч повернул ключ в замочной скважине и некоторое время слушал, как сложный механизм выкручивает притяжные болты, отключая герметизацию входной двери. Вентиль чуть повернулся; чмокнули уплотнители, и дверь приоткрылась, обдав колдуна волной ледяного воздуха в котором запах спирта мешался с запахами дезинфицирующих аэрозолей.

Он вздохнул, прочистил горло, и шагнул во тьму, что уже давно ожидала его внутри, не забыв, разумеется, запечатать за собой входной люк.

В маленьком тамбуре Тренч быстро разделся донага, сложил одежду в мешок на застёжке, и, спрятав его в тумбочке, облачился в тонкий белый халат из материала похожего на легкий полупрозрачный целлулоид. Сетка на волосы, марлевая повязка, прикрывающая нос и рот, тонкие прорезиненные перчатки. Рычаг с надписью «Санобработка» – рывком на себя.

Ожидая, пока убивающий любую патогенную микрофлору раствор, шипя, вырывается из потолочных форсунок, а часовой механизм, тикая, отмеряет время процедуры дезинфекции, Тренч, медленно и глубоко дышал, считая до пятидесяти пяти. Ему предстояла работа, ошибки в этой работе были недопустимы, поэтому нужно было успокоить мятущееся сознание.

Вот только сознание никак не желало успокаиваться; Тренча била дрожь, и дело было не только в холоде, что царил в медицинском контейнере.

Шипение, наконец, прекратилось, и дверь-гармошка отъехала в сторону, пропуская колдуна в главный медбокс.

Тьма и маленькие алые лампы, угольями тлеющие под потолком. Запахи: озон, алхимия, карболка, спирт, кровь. И слабый, но давно пропитавший здесь каждый уголок сладковатый дух разложения.

Большая часть свободного пространства медбокса была заставлена всевозможной машинерией: аппарат искусственного дыхания, в прозрачных цилиндрах которого с мерным шипением двигались вверх-вниз хромированные поршни, центрифуги, баллоны с кислородом, цилиндры с фреоном, автоматы в которых булькали, смешиваясь, целительные яды и смертоносные лекарства, потрескивающие озонаторы, тускло поблёскивающие в дурном красном свете стеклянные банки капельниц в напольных штативах...

И огромная кровать в центре, к которой тянулись трубки, гофрированные шланги и провода, кровать, на которой среди белоснежных простыней покрытых коричневыми пятнами гноя и алыми разводами крови лежал человек.

Руки, ноги, лицо – всё замотанно бинтами в несколько слоёв, кроме пары открытых участков на груди и шее, из которых торчали катетеры, и безволосой макушки, на которой серебрилась корона тонких игл, уходивших под кожу и черепные кости. Некоторые иглы были тоненькими трубками, некоторые – электродами, а некоторые проводили модулированные особым образом эфирные импульсы, но назначение у этого прибора (впрочем, равно как и у всех остальных в этой комнате) было одно: поддерживать жизнь в куске плоти на кровати.

– Привет, Тренч.

Самым жутким было то, что шипящий голос, доносившийся из-под чёрной каучуковой маски с «бантиками» эбонитовых вентилей, был, всё-таки, человеческим. Булькающим, хрипящим, словно захлёбывающимся в вязкой смоле, но человеческим, и в этом голосе явно слышалось легко различимое ехидное веселье.

– Добрый вечер... шеф.

– Называй меня сир. – Забинтованный обрубок на кровати затрясся в судорогах кашляющего смеха. – Смени фильтры в кровяном барабане и уменьши количество морфия. Он хорошо снимает боль, но мешает думать – не люблю... А, и увеличь содержание регенерирующих присадок в плазме.

– Тогда опять пойдут опухоли...

– Ничего, вырежешь. Главное – быстрее восстановить кроветворение и железы. Остальное уже мелочи.

Тренч молча достал из низкого стеклянного шкафчика стальной ящик, открыл его – шприцы и флаконы с препаратами сверкнули холодным стеклом из своих гнёзд – и отломал наконечник ампулы с лаконичной биркой «Раствор №1».

Из катетера брызнула вонючая полупрозрачная жидкость, но колдун не обратил на это внимания; он отламывал кончики ампул, набирал их содержимое в шприц, и медленно, поглядывая на наручные часы, делал вливания, стараясь, по возможности, максимально абстрагироваться от происходящего. Особенно мешала этому вонь; вонь и, почему-то, мерное пыхтенье дыхательного насоса: пш-ш-ш-ш! Вдох. Ву-у-уш-ш-ш-ш! Выдох. Грудная клетка под мокрыми бинтами поднималась и опускалась в такт мерному движению поршней в стеклянных цилиндрах – вверх-вниз, вверх-вниз...

– Как прошёл твой день? – едкое безумное веселье всё так же клокотало под чёрной маской. – Что новенького?

– А ваш? – Тренч нажал на поршень шприца, и очередная доза адовой смеси потекла в катетер. – Ваши глаза уже восстановились?

– Нет, но я сегодня трижды сменил кожу. Восстановление идёт медленно, слишком медленно, – посетовал шеф, тут же хрипло закашлявшись. – Похоже, придётся ложиться в «прокруста» и восстанавливать часть органов хотя бы в некротически-полуживом варианте... Смешно: я бы давно создал себе новое тело, но для этого у меня не хватает сил, потому что моё тело разваливается на куски. Петля Мёбиуса-с...

– Есть... – Тренч едва заметно пожал плечами, – и другие варианты. Более... быстрые.

– А, попросить помощи у какого-нибудь демона? Спасибо, но у Других довольно специфические представления о человеческих телах. Обойдусь.

– Вы можете умереть.

– Ах, Виктор, – в голосе полутрупа на кровати появились нотки чего-то похожего на грусть, – я умру ещё очень и очень нескоро, и произойдёт не здесь, не в этом кабинете, и уж точно не в постели. Тело... тело со временем восстановится. Но ты, кажется, хотел у меня что-то спросить?