Шрифт:
– Надеюсь, Вы понимаете, что мой отец это так не оставит? Я тоже могу в Ваше личное дело кое-что вложить.
– М?.. Гуров А.И.?
– щелкаю пальцами.
– Да!
– Присядь-ка...
Вытаскиваю талмуд с телефонами. Ищу нужный номер.
– Может ты мне сам номер продиктуешь, чтобы я долго не искал?
– Чей?..
– Отца.
– Зачем это?!
– настороженно.
– Пообщаться хочу. Познакомиться.
– Э! Мне не двенадцать лет, я совершеннолетний!
– подскакивает.
– Мои родители никакого отношения к моей учебе не имеют.
– Бинго. Ещё раз попробуешь пригрозить кому-то папочкой, оскорбишь однокурсниц или персонал, будешь ночевать в гнойном, потом - в кишечном, потом - в морге, пока не отработаешь все пропуски и не сдашь мне все долги. Пошел прочь...
Слышу, как за дверью он бесится .
А ты как думал? Как король-лев вернёшься сюда? Не-е-ет...
Забираю документы, звоню Чадовой.
– Константин Захарович?
– дружелюбно.
– Привет, Юль! Ты у себя? Есть полчаса?
– Для тебя всегда есть, Костя. Заходи.
Иду проворачивать аферу. Но с Юлей в лоб нельзя. Надо как-то… мягче.
В кабинете у Юлии Юрьевны цветы в вазе. И уже налиты две кружки чая.
Юля поправилась на последних сроках беременности. Стала мягче, медленнее и уютнее. Пропала эта вечная тревога и нерв из ее взгляда.
Значит, Чадов молодец, да?
– Ну как вы?
– киваю на живот.
Я помогал спасать этого пузожителя на ранних сроках, так что имею полное право на вопросы.
– Хорошо, - улыбается.
– А ты? По какому поводу?
– Юль, мне нужна психотерапия.
– Костя, да ты что? Я давно не практикую.
– Ну и что? Ты же числишься на полставки как психиатр.
– Да, но...
– растерянно.
– Я работаю больше на освидетельствовании.
– Это не важно. Я хочу, чтобы со мной поговорила именно ты.
– Ну, хорошо. Конечно. Если я могу помочь чем-то, я с радостью.
Откидываясь в кресле, зависаю взглядом на потолке.
Хочется курить...
Я рассказываю ей про Любу, не называя имён. Рассказываю, и сам слушаю себя, словно со стороны.
Что сирота... что умница... что дядька-мудак... что парень-мудак… что ситуация хреновая…
Юля внимательно и с участием слушает меня.
Что у нас закрутился роман... Быстро закрутился и быстро зафиналился. Потому что - враньё... и потому что я не почувствовал, что выбрали меня. А мне так не нужно.
Юля, хмурясь, опускает взгляд.
– А какой у тебя запрос, Костя? На терапию.
– Запрос простой... Несмотря на то, что мы расстались, у меня есть непреодолимое желание решить её проблему с той квартирой, которую у нее отжали. Это правильно?
– Это способ завоевать?
– Нет. Я не хочу ее завоевывать. Это... это пожертвование в фонд всех обиженных девочек-сирот, короче. Я хочу, чтобы у нее все было хорошо.
Губы Юли вздрагивают, и я вижу, как она теряется, вдруг, хватая ручку. Потом бросает. Делает глоток чая... Лицо идёт контрастными пятнами.
– Юль? Ты в порядке?
– А можно я тебе не как терапевт совет дам?
– Давай.
– Помоги ей...
– на глаза наворачиваются слезы.
– Она может многое сделала неправильно, но она ещё девочка совсем. Дай ей право на ошибку. И ты ее убережешь, может быть, от страшных вещей. Вот - в фонд всех обиженных девочек-сирот! Если можешь - помоги, пожалуйста.
Медленно кладу перед ней лист.
– Юль, а вложись вместе со мной в этот фонд, пожалуйста...
– Что?
– опускает взгляд на бумаги.
– Ей нужен диагноз, - наклоняюсь к ней ближе над столом, решительно глядя в глаза.
– Который позволит опротестовать передачу прав на квартиру дядьки. На те даты, когда она подписала у нотариуса бумаги... ну типа пила какие-то препараты изменяющие восприятие... Но такой, чтобы этот диагноз никак не повлиял на карьеру.
Чадова удивленно и возмущённо отстраняется, дочитав бумаги.
И быстро свернув их в трубочку заряжает мне по плечу, едва успеваю увернуться, чтобы не получить ещё раз.
– Интриган! Психотерапия ему нужна!
– Спокойно! Тебе нельзя волноваться.
Также быстро успокаивается, зависнув слепым взглядом в окне.
– Юль, если я тебя прошу о том, что ты сделать не можешь, то не надо. Не парься. Я найду другие варианты.
Тяну к себе бумаги.
– Просто девочка реально была не в себе, и в шоке после смерти мамы. А ей бумаги на подпись подсунули…