— Черт! — Якоб рычал, пока Батист поднимала его и дрогнул, когда мимо промчалась лошадь, брызнув грязью в его сторону. Половина коней, не поместившись в конюшне, сбились в паническое стадо. Они носились без всадников, топча уродливые трупы у ворот. Сквозь дождь виднелись силуэты: грубые, звериные, в шерсти, с рогами и копытами, ощетинившиеся оружием. Впереди — человек в сверкающих доспехах.

— Откуда эта падаль? — прошипела Батист.

Якоб вытер кровь с пульсирующего носа: — Из Трои, наверное.

— Нос сломан.

— Не впервые.

— Мы в дерьме.

— Не впервые.

— Надо было слинять после Барселоны!

— Нам всем стоило.

Стены рушились. Зверолюды спрыгивали во двор, тесня последних гвардейцев. Молодой капитан, прислонившись к колодцу, хрипел, пока его снова и снова протыкали копьем. Усы его не спасли. Конюшни загорелись — языки пламени лизали соломенную крышу. Оставшиеся кони бились внутри. Брат Диас стоял на коленях, сжимая священный медальон, беззвучно шепча молитвы.

— Вот так засада, — хрипел Якоб, срывая щит и щелкнул больными пальцами: — Ключ.

Батист вытаращила глаза: — Уверен?

— Ключ! — Сомнения никому не нужны. Если выбираешь путь, то живи или умри с ним.

— Господи, спаси... — Она сбросила цепь с железным ключом. Якоб вырвал его, побежал к повозке. Левое колено не гнулось, правое бедро еле двигалось, лодыжки горели — но он бежал. Мимо гвардейца со стрелой в спине, с перекошенным лицом в грязи, ползущего в никуда.

Распознай безнадежных. Спаси, что можно.

Ключ выскользнул из окровавленных пальцев, упав в грязь.

— Черт! — Якоб наклонился, цепляясь за цепь.

— Ух! — Он обмяк о повозку. Жгучая боль в боку. Взглянув вниз увидел наконечник стрелы торчащий над бедром. Якоб обернулся и увидел на стене женщину с заячьими ушами (одно свисало с серьгами). Она уже натягивала тугой степной лук.

— Ох, бля...

Вторая стрела пробила легкое. Дыхание захрипело. Боже, как больно.

Батист исчезла, как и Санни. «Не высовывайся» — ее любимый совет. Но Якоб всегда высовывался. Вся его жизнь — череда последних рубежей, безнадежных дел и горьких концов.

Но меч все еще в руке. И клятвы обязывали. Превратив боль в стимул, он собрал силы, рыча сквозь стиснутые зубы. С каждым вдохом хрипел кровью.

Человек в сверкающих доспехах шагнул сквозь разрушенные ворота. Высокий, статный, в расцвете сил. По мечу в каждой руке, четыре кинжала на поясе. Позолоченный шлем в виде львиной пасти. Он взревел, рубанув ползущего гвардейца между лопаток и добил ударом в спину, оставив клинок торчать.

— И это все? — Человек в львином шлеме окинул двор презрительным взглядом. — Старый рыцарь, юный монах и горстка папских наемников? — Капитан гвардии был уже мертв, но пришелец рубил его труп, раскрывая череп в кровавом фонтане. — Бок совсем ебнулась.

— Мне монаха убить? — прохрипел человек с бычьей мордой, слова путались в звериной пасти.

— Убивать священников — к неудаче, — брезгливо бросил предводитель.

— Бляяядь! — Быкоголовый пнул брата Диаса в спину, оставив грязный след на рясе. Тот рухнул лицом в грязь.

Ключ — единственный шанс — лежал в двух шагах. Якоб, стиснув кровавые зубы, оттолкнулся от повозки, цепляясь за меч, как за последнюю перекладину лестницы.

— Это обязательно? — Львиный шлем усмехнулся. Его щека в брызгах крови.

— Клятвы... — Якоб хрипел, шатаясь.

—...данные... — Замахнулся из последних сил.

— Ради Бога, — сказал предводитель отступив. — Это позорище! — И всадил меч Якобу в грудь.

— Уфф... — Рыцарь затрепетал. Лезвие прошло сквозь сердце. Столько ран за жизнь — и все равно не привык к боли. Предводитель выдернул меч и Якоб рухнул на колени.

В ушах зашумело, будто прибой в Парну, где они прощались в последний раз. Волны, сливающиеся с пеплом костров. Он попытался встать. Клятвы... должны держать...

Рыцарь упал лицом в грязь.

Алекс вырвалась из кошмара в трактире — в кошмар двора.

Конюшни пылали, несмотря на дождь. Лошади бились внутри. Один из гвардейцев вопил, пока женщина с беличьим хвостом рвала его кишки окровавленной мордой. Горничная лежала со стрелой в затылке. На стене сидела лучница с заячьими ушами и лапками вместо ног, болтая ими, как ребенок.

Человек в сверкающих доспехах стоял у повозки, вытирая окровавленный меч. Увидев Алекс, он замер, словно гончая, учуявшая дичь.