Алекс поползла задом, сквозь осколки флаконов горничной. Воздух перехватило — вонь гари, горелого мяса и цветочных духов. В потной руке она сжимала кинжал, забыв, как разжать пальцы.

Колдунья метнула на нее блестящий взгляд.

— Куда собралась?

Брат Диас молился.

Не впервые. Молитвы для монаха — как камни для каменщика. В монастыре он читал псалмы на рассвете, в полдень, на закате. Вел службы, крестил, отпевал. Молился и тайно: о славе, зависти братьев, гордости матери. Теперь же, в смертельном ужасе, он понял: раньше слова были пусты. Сейчас молилось сердце.

— Боже, — он сжал дрожащие руки, — Отец, свет мира, ниспошли очищающий огнь и избавь нас от тьмы!

Ворота гостиницы содрогнулись от удара, щепка отлетела к повозке.

— Держать строй! — рявкнул Якоб из Торна.

Как быть стойким, когда нападают не люди и не звери, а нечестивое смешение? Труп лисолюда лежал в луже крови. Двуногий и с оружием, но глаза лисьи, уши мохнатые. — Святая Дочь, — брат Диас упал на колени в грязь, сжимая распятие, — благословенная жертва, защити нас!

На стене возникла фигура в шипастой броне с топором. Сначала Диас подумал: рогатый шлем. Нет. Рога росли из головы. Чудовище ревело, смахивая гвардейцев со стены в кровавом дожде.

Если человек создан по образу Божьему, что это за извращения? В монастырских книгах такие твари жили на краях карт, в тенях.

Диас вытащил серебряный флакон с кровью Святой Беатрикс. — Святая Беатрикс, даруй мне веру, прости слабость!

Крикнул гвардеец со стрелой в груди свалившись с крыши сарая. На стену вскочила лучница с заячьими ногами и тремя колчанами за спиной.

Стена гостиницы — не крепость Белой Магии. Диас молился яростнее, слезы текли по щекам. — Я недостоин, исполнен греха, но наполни меня светом...

Последний удар... И скобы ворот вырвало, брус разлетелся. Врата рухнули.

Якоб из Торна стоял в проеме, серый и непоколебимый, как дерево под ветром. Перед ним, сгибаясь под аркой, возникло чудовище.

Гигант в ржавой кольчуге, с дубиной в мохнатых лапах. Козлоногий, козлоголовый урод с рогами. Он вытянул шею, его желтые глаза были выпучены, и он издал рев, от которого задрожала даже земля.

Бальтазар поднялся со стоном. Где он? Темнота, мерцание огня, едкий запах гари. Это ад?

Левая сторона тела ныла адски, а голова раскалывалась. Вспомнил суд, Папу... Искры, когда барон дергал рычаг... заклятие, рвота, повозка... засада! Все нахлынуло. Он уже начал жалеть, что это не ад, как вспышка света опалила глаза, заставив отшатнуться от жара.

Прислонившись к стойке он заметил тлеющий труп в фартуке за ней, и отпрянув чуть не наступил на принцессу Алексию. Та пятилась по полу трактира, заваленному обломками, обгоревшими телами и огнем. Ее испуганный взгляд был прикован к высокой женщине в магических одеяниях, шагавшей сквозь пламя без вреда. Бальтазар тут же смекнул: перед ним пиромант немалой силы.

Планы кардиналов Жижки и Бок вернуть Восточную Империю в лоно Церкви буквально горели. В обычных условиях Бальтазару было бы плевать, но папское заклятие не оставляло выбора.

Когда колдунья воздела руки, вырывая пламя из воздуха, он рванул в противоположную сторону — бросился между ней и принцессой. В его руке все еще был молитвенный лист, измазанный фекалиями. Огненный шар рванул к нему и Бальтазар выставил лист как щит, шипя защитное заклинание.

Пламя отрикошетило об образовавшийся стеклянный купол, подпалив стойку, табуреты и труп гвардейца в гербовой туники. Но бумага, промокшая под дождем, с рунами из говна и ногтей, начала тлеть.

— А-а! Черт! — взвизгнул он, швырнув горящий клочок, причмокивая обожженные пальцы и моргая от световых зайчиков. Принцесса отползала, туша платье, а колдунья шагнула вперед, сверкнув глазами.

— Ты колдун?

— Маг, — пробормотал он, отступая, как опозоренный слуга. — Хотя колдовство глубоко уважаю. (Втайне Бальтазар считал колдовство методологией низшего сорта, удел глупцов, но сейчас не время для честности.) — Имею честь говорить с ученицей императрицы Евдоксии?

Колдунья гордо вскинула голову: — Да.

Тщеславие — их общая слабость. Бальтазар презирал его, но не гнушался использовать.

— Слышал, она была могущественнейшей! — вспенился он.

— Величайшей в эпоху, — сузила глаза колдунья. — Видела, как она метала молнии.

— Великолепно, — прошептал Бальтазар, мысленно отметив бредовость заявления. — Мое имя... — Он совершил максимально изысканный поклон, возможный в горящем здании с обугленными трупами. — Бальтазар Шам Ивам Дракси.

Он надеялся, что ее презрение смягчится. Напрасно. Оно лишь усилилось. — Я о тебе слышала.