Она оставила отца у входа в зал совета, пообещав продолжить дискуссию сегодня вечером за ужином.

Юбки развевались вокруг ее лодыжек, когда Эйслинн направилась на кухню. Стресс от посещения встречи и разочарование из-за того, что она не продвинулась вперед с ее проектом, вызвали у нее бурю эмоций, неудобные, уродливые чувства, с которыми, как она знала, нужно было справиться.

Ее вспышка гнева в розовом саду застала ее врасплох и потрясла. Она не могла позволить себе такой припадок снова, тем более, когда в резиденции все еще оставалось так много вассалов. Она прекрасно осознавала, что все они считали ее странной — начитанной, незамужней, неформальной и лишенной светского обаяния ее прекрасной матери. Теперь одной из ее многочисленных обязанностей было вселить в них уверенность в том, что она в конечном итоге станет сеньором Дарроу, и скатывание в лужу слез разочарования, конечно же, не привело бы к этому.

Одним из способов, которым она контролировала свои эмоции, была помощь на кухне. В готовке и выпечке была ясная логика. Еда, блюда — всего лишь сумма составляющих. Добавьте то и это вместе, нагревайте определенное количество времени, и получится блюдо. Ей нравилась рутина нарезки, методичность процесса приготовления.

Хью, угрюмому главному повару, поначалу не очень нравилось ее присутствие на его кухне, но в конце концов он был покорен, когда Эйслинн оказывала ненавязчивую помощь. Это, и то что она никогда не была требовательной дворянкой, заказывающей тушеного лебедя за час до ужина.

Прогуливаясь со своим блокнотом, Эйслинн отвлеклась от беспокойных мыслей, любуясь золотыми видами из арочных окон коридора замка. Послеполуденный солнечный свет пробивался сквозь ромбовидные средники, отчего каменный пол казался золотым одеялом. Она любила замок, особенно в это время суток, когда небо было насыщенно-лазурным, а поздний летний день приятным и оживленным.

Она спустилась по черной лестнице на кухню, чувствуя себя немного лучше от солнечных лучей. Однако, когда она спускалась, безмятежность была нарушена громким лаем. Лаем собаки.

Конечно, затем раздался лай Хью.

— Уберите этого зверя отсюда! Таким, как он, здесь не рады!

Эйслинн поспешила вниз по последним ступенькам и завернула за угол, где поднялась суматоха.

Хью маячил в арочном дверном проеме кухни, стоя на страже у порога, уперев большие кулаки в бедра и грозно нахмурив брови. Перед ним на задних лапах сидел огромный серый пес и лаял на него.

Ничто из этого не удивило Эйслинн. Несколько сотрудников держали собак, как и ее семья много лет назад.

Ее поразила огромная зеленая ладонь на ошейнике собаки, соединенная с самой мощной и мускулистой зеленой рукой, которую она когда-либо встречала. Она проследила за выпуклым бицепсом до массивных плеч, одетых в хорошо сшитую кожаную куртку с серебряным тиснением на воротнике и плечах.

На коленях рядом с самой крупной собакой, которую она когда-либо видела, находился самый большой мужчина, которого она когда-либо видела. Даже стоя на коленях, его голова была почти на уровне груди Хью, а Хью не был маленьким человеком.

При первом взгляде на него Эйслинн сразу же подумала об Ореке. Но нет, это был не он. У Орека были более длинные волосы, светлые глаза, веснушки. А этот мужчина…

Затем он повернул голову и его взгляд упал на нее. Его глаза были самого теплого карего цвета. Он действительно был полукровкой, об этом свидетельствовала его зеленая кожа, но у него были благородные черты прекрасных рыцарей, нарисованных в ее любимых книгах, с высокими скулами, острой челюстью и выступающим подбородком. Если лицо Орека было столь же красивым, сколь и брутальным, то лицо этого полукровки было воплощением красоты, каждая линия была выверена до мелочей. Даже зеленые губы были приятной формы, чуть приоткрытые, чтобы обнажить кончики двух коротких клыков на нижней челюсти.

— Миледи, — фыркнул Хью.

Грубый голос повара привел Эйслинн в чувство. Прочистив горло, она подошла.

— В чем дело?

Хью хмуро посмотрел на тяжело дышащего пса, длинный розовый язык которого вываливался изо рта.

— Этот зверь думал, что сможет войти и украсть вечернее жаркое.

— Я прошу прощения, — сказал стоящий на коленях полукровка. Глубокий древесный звук его голоса окатил Эйслинн, как теплый сироп, и она крепче сжала блокнот в кулаке. — Мы все еще учимся. Он не хотел причинить вреда.

Хью снова посмотрел на пса.

— Эта тварь достаточно высокая, чтобы утащить все, что он захочет, прямо из печи!

Заостренные уши полукровки потемнели и стали теплого коричневого цвета.

— Он просто голоден, вот и все.

Шагнув вперед, Эйслинн спросила:

— Жаркое цело?

Немного поворчав, Хью признал:

— Да. Едва-едва.

— Значит ничего страшного, — повернувшись к полукровке, она жестом велела ему встать. Ее желудок сделал забавное сальто, эмоции бурлили там. Хотя и не плохие эмоции. Нет, под его теплым взглядом она…