— Для начала не совать нос не в своё дело! — посоветовал полицейский.

На одной стороне воротника его мундира была вышита буква, обозначающая номер дивизиона — но он так держал голову, что я не мог её разглядеть. Зато на второй половина воротника отчётливо виднелся его трёхзначный номер — сто одиннадцать.

Память настоящего Лестрейда подсказала, что по полицейским меркам — это круто, номер козырной. Вроде как у автовладельцев моего времени.

Повязки дежурного на рукаве у констебля не было, тем не менее он прискакал сюда с утра пораньше… Явно что-то личное.

— Удивительно, но несколько часов назад я слышал эту же фразу… Буквально слово в слово… — покачал головой я.

— Ты слишком много болтаешь!

Я сделал удивлённое лицо.

— Разве это запрещено?

— На этой улице я решаю, что запрещено, а что нет! — рявкнул он.

Констебль пригляделся ко мне внимательнее.

— Ты рыжий!

— Неужели?! — притворно изумился я.

— Рыжий-рыжий!

— Ну раз вы так сказали — признаю. Да, я рыжий! Это преступление?

— На моей улице — да. Ты ведь ирландец?! — насупился констебль. — Я нюхом чую ваш поганый народец!

— Что вы, констебль?! Чистокровный англичанин! Готов поклясться на Библии! — Я прижал руку к сердцу и упёр взгляд в небеса, вернее, в давно не белённый потолок, весь в сырых разводах.

— Значит, твоя мамаша или бабка спуталась с ирландцем! — безапелляционно заявил он. — Вашу проклятую масть ни с чем не спутаешь! Ты выглядишь как типичный дублинский забулдыга! Я вас таких мно-ого перевидал!

— Хм… А вы почему-то напоминаете мне моего отца… Одно лицо… Скажите, а вашей матери не доводилось бывать в Лидсе, скажем, за девять месяцев до вашего рождения?

Лицо констебля стало таким красным, что я подумал — ещё немного и от него может будет прикуривать.

— Откуда ты такой взялся? Умник… — к его чести кидаться на меня с кулаками он не стал, и я снизошёл до правды.

— Из психушки…

— Что?! — Констебль едва не выпрыгнул из мундира и огромных стоптанных башмаков. — Ты издеваешься! Да я тебя…

— Богом клянусь. У меня и справка есть.

Какое счастье, что я прихватил её с собой, когда спустился сюда.

— Пожалуйста. Вы ведь умеете читать?

Констебль выхватил справку из моих рук, впился взглядом и не выпустил, пока не дочитал.

— Это многое объясняет, — хохотнул он. — Мистер Лестрейд, мне кажется… Да нет же — я просто уверен: вам нечего делать на постоялом дворе моей хорошей знакомой — мадам Беркли.

— Удивительно, но я придерживаюсь точно такого же мнения! — восхитился его проницательностью я. — Вы на редкость здраво мыслите, господин констебль!

— Видишь, как всё здорово складывается, — снова осклабился Сто Одиннадцатый. — В таком случае выметайся отсюда. Чтоб твоей ноги больше здесь не было…

— Я бы рад, но у меня заплачено за две недели… Пусть вернут мои деньги и ноги моей здесь больше не будет!

Полицейский снова побагровел. Такими темпами я ведь и в могилу его сведу.

— Твои деньги останутся у мадам Беркли! Это послужит тебе хорошим уроком… Вечером я приду сюда ещё раз и проверю. Если увижу тебя, отведу в участок и повешу на тебя все преступления, которые найду!

Он развернулся и пошагал к выходу тяжёлой поступью сильного и уверенного в себе альфа-самца…

Ну-ну… Как говорится, ещё не вечер.

— Мне очень жаль, мистер… — заговорила мадам Беркли.

— Не надо оправдываться… Я всё слышал. Давайте сделаем так. Я отлучусь по делам, а когда вернусь — посмотрим… Вдруг господин констебль передумает?

— Вряд ли… Это констебль Кризи. Он упрямый как осёл…

— Пожалуй, с ослом его роднит не только упрямство… И всё-таки, пожалуйста, дайте мне второй шанс. В любом случае, в каталажку потащат только меня, — улыбнулся я.

— Вы здорово рискуете, мистер! Кризи слов на ветер не пускает…

— Я всё же попробую… Не ночевать же мне сегодня на улице… Кстати, насчёт завтрака констебль ничего не говорил… Я могу на него рассчитывать?

— Можете, — вздохнула женщина.

На завтрак подали пережаренные тосты и яичницу с беконом. Но кофе сгладил общие впечатления и повысил жизненный тонус.

Я был готов к приключениям, даже к первому в жизни самостоятельному путешествию по Лондону второй половины девятнадцатого столетия.

Спасибо памяти настоящего Лестрейда — я не знал, что такое языковой барьер и спокойно разговаривал на английском, из которого в прошлой жизни знал только пару-тройку общих фраз. Вот только истинный хозяин тела в столице своей родины бывал всего несколько раз и почти не ориентировался в городе…