– Ну, двух-трех бы уложил, - прикинул Ковальский. – Потом застрелят, конечно.

– Давай без этого! – попросила Ася и чуть не добавила «тебе еще мухоморами травиться насмерть».

Откуда-то выбрался Ленин. Они едва видели его в липкой трюмной темноте, но зато слышали топот. И еще один голос – новый, уже почти забытый за эти нервные часы, прорвался сквозь рык усталого мотора.

– Где это я? Зачем в подвал бросили?

Ковальский с Асей переглянулись и синхронно начали смеяться. Было в этом смехе все – облегчение, радость и полное осознание того факта, что вот сейчас никто не умер и вроде как дальше не собирается.

– На баркасе контрабандистов, - пояснил Макс, стараясь унять смех. Получалось у него так себе. – Идем на Север.

Отец на миг утратил дар речи, а потом окончательно вылез и принялся осматриваться. Зрелище его не то, чтобы порадовало.

– А зачем? – наконец, спросил он.

Выслушав историю о том, что произошло за те полдня, что он валялся без сознания, отец сперва закатил глаза, а когда их уже некуда стало закатывать, взялся за голову и какое-то время так просидел. Потом медленно, точно очень надеялся, что они все перепутали, повторил:

– То есть вы послушали перепуганного извозчика, собрались и сбежали из страны на баркасе контрабандистов? Без паспортов и вещей?

– У меня паспорт дома остался, - безоблачно отозвалась Ася, которой на самом деле было стыдно. – В том другом мире. Да и вряд ли эти таможенники бы его поняли. Там ведь ни слова про ваши Север и Восток, зато написано «Российская федерация».

– Как интересно!
– оживился Макс.

– Ничего не интересно! – взвыл доктор. – Обратно как поедем? Тоже в мешках?

– А зачем нам обратно? – в голос переспросили Ася с Ковальским.

– А затем, что на Востоке меня никто не арестует, разве что для виду! Я и есть агент третьего отделения! – сообщил отец недовольно. – Даже если кому-то кажется, что все в точности наоборот. А вот на Севере я – военный преступник. И находиться мне там не следует, даже если очень хочется!

Теперь за голову взялся уже Ковальский, даже еще глухо застонал. Недовольство отца достигло, кажется, даже Ленина – от накала страстей он быстренько ушился под мешки.

– Мы напугались, - наконец, справившись с внезапно нахлынувшей обидой, сказала Ася. – Тао Мэй тоже ничего не сказал, взял и растворился в воздухе. Очень технично, блин! И вообще – мы как лучше хотели.

Сорьонен прикрыл глаза рукой. Помолчал немного. Потом сказал:

– Да я понял уже, - и негромко рассмеялся.

Услышали они это потому, что мотор снова замолк, перед тем пару раз чихнув.

– Снова прятаться? – уточнил Макс.

– Да нет, не стоит. Приехали мы уже.

– И что делать? – Ася за хвост вытаскивала из укрытия варана. Варан упирался и кажется, вцепился зубами в ближайший мешок.

– Ну, раз уж мы все равно здесь, - отец размял плечи и выразительно хрустнул шеей. – Давайте кое-кого навестим. Когда еще такой случай представится!

Иван простился с ними с явным облегчением. Ася шла, цепляясь за руку Макса, отец вышагивал впереди, хмуро оглядываясь сквозь грязные очки. Вокруг были, в принципе, те же холод и ветер, что и на Востоке, только речь слышалась другая – финская и, кажется, немецкая. И люди ходили гораздо более нарядно и тепло одетые, особенно если сравнивать с их собственными весьма унылыми одеяниями.

– Не могу поверить, - себе под нос пробормотал Ковальский.

Ася покосилась на него. Макс выглядел расстроенным, сбитым с толку и очень несчастным одновременно. Все это в сочетании с намокшими и слипшимися волосами, чумазым лицом и красным от мороза носом являло собой картину одновременно и милую, и жалостливую.

– Во что? – на всякий случай уточнила Ася.

– В то, что Кари – ну, то есть твой отец – жандарм!

– Все бывает, - пожала плечами девушка. – В моем мире он военный врач, а ты – летчик.

– Летчик? – удивился Маруся. – Это как?

– Авиацию у вас тут, видимо, еще не изобрели.... – почесала подбородок Ася. – Ну хоть воздушные шары? Дирижабли?

Ковальский непонимающе смотрел на нее.

– Ладно, забудь. В общем, я тебе пытаюсь донести, что у него выбора не было. Ну, насколько я знаю. Куда страна послала, он туда и пошел, человек подневольный.

– Но он мне не сказал!

– А мог?

Макс насупился.

Подумал немного, потом долго и горестно вздохнул.